Генерал и его армия. Лучшие произведения в одном томе

– Хорошо. – Майор даже повеселел. – Теперь учтите. Оно конечно, следовало бы удалить лишних людей из зоны операции, тем более – пожилых, со всякими там функциональными расстройствами, поскольку возможна перестрелка. Но с точки зрения оперативной – лучше, чтоб эти люди оставались в квартире.

– Станьте, пожалуйста, на оперативную точку зрения, – сказал папа, бледнея, но твердо.

– Я понимаю, вы люди… скажем, робкие. Но я попрошу вас – усильтесь.

– Мы усилимся, – обещал папа. – Можете на нас всецело рассчитывать.

– Тогда – где вам лучше укрыться. Бетонную панель пуля не пробивает, но не исключаются рикошеты. Иногда – двойные и тройные. Вот в этом уголочке, – он показал на плане, – опасность наименьшая.

– У нас тут как раз стоит диванчик.

– И прекрасно, что стоит. Хозяйка пускай приляжет, как будто ей нездоровится, а вы возле нее посидите. И будете вести громкий разговор. Я бы его определил как «бурный». Но не скандальный, это тоже привлечет внимание нежелательное. Вы, скажем, с ней поспорьте на литературные темы. Или, скажем, про последний спектакль по телевизору.

– Телевизора у нас нет принципиально, – сказал папа. – Но это не важно, повод у нас найдется поспорить. Скажите, а ему? – Папа кивнул на меня. – Ему, наверно, не обязательно участвовать в нашем бурном споре, лучше погулять во дворе?

– Спорить ему не нужно, – сказал майор, не глядя в мою сторону. – Ему лучше помолчать. И открыть двери как можно бесшумно. Ровно в семнадцать тридцать.

– Все двери? – спросил я, ощущая, с какой стороны у меня сердце.

– Зачем? – Майор опять не поглядел на меня. – Одну входную. А там – хоть в воздухе испаритесь.

Можно ли было провести эту операцию хуже, чем мы ее провели? Папа и мама спорили у себя в комнате до того занудливо и такими ненатуральными голосами, как если б сильно перепились и приставали друг к другу с вопросом: «Ты меня уважаешь?» А минут за десять до срока они совершенно исчерпали тему и смолкли. Я отпирал дверь трясущейся рукой – и замок щелкнул на всю квартиру. Отчасти спасла положение кукушка в папиных часах, которая не запоздала распахнуть створки и отметить половину шестого печальным «куку». Скрип отходящей двери приглушили железным урчанием и тяжким боем часы с бульдогом.

Они тотчас же вошли – в светлых, нежно-кофейных плащах, засунув руки глубоко в карманы, – оба молодые, стройные, хорошо подстриженные и причесанные, с подбритыми по моде височками. Если б вы ждали увидеть квадратные плечи и подбородки-утюги, так этого не было, – разве что нос у одного слегка был расплющен, а у другого – слегка на сторону.

– Ку-ку, – сказал мне первый, кто вошел, с носом расплющенным, приблизив ко мне лицо и совершенно беззвучно, как будто и не сказал, а мысль передал внушением. – Дай же пройти, лопух.

– Простите, пожа… – успел я вымолвить, прежде чем его рука, деревянной твердости, запечатала мне рот.

Второй, с носом на сторону, притиснул меня одной рукой к стенке и затворил дверь, которая, как выяснилось, может и не скрипеть. Не заскрипел и наш старый паркет, когда они пошли по нему друг за другом в тяжелых ботинках.

В моей комнате шел государственной важности разговор – Коля-Моцарт докладывал мордастому, пришедшему за полчаса до этого:

– …еще жене пальто кожаное привезли в подарок, цвет беж, Валера зафиксировал. Туристка из Италии привезла на себе, вышла в курточке, в зеленой.

– Ничего себе подарок! – слышался голос моей дамы. – По каталогу «Квэлле», фээргэшному, такое пальтишко – четыреста шестьдесят девять марок, и еще сумка под цвет. Кто это им такие подарки делает? Это же скрытый гонорар! Совсем уже обнаглели. И что только делают, что делают!

– А сколько ж это в рублях, если посчитать? – задумался мордастый.

Первый, кто вошел, отпихнул дверь ботинком и, выдернув руку с пистолетом, бросился в комнату.

– А щас посчитаем в рублях!

Второй, став против двери и тоже с пистолетом у живота, рявкнул на всю квартиру:

– Всем на месте! Не двигаться! Башку прострелю!

Там что-то упало на пол, послышался изумленно-испуганный, но бессловесный вскрик моей дамы, и быстро залопотал мордастый:

– Что такое, что такое? Свят-свят!..

Кажется, один Коля-Моцарт сохранил спокойствие, но ему-то как раз и досталось – я услышал звук, точно кулак с размаху влепился в тесто, и обиженный Колин взрев. Он что-то попытался объяснить насчет удостоверения, но нечленораздельно и вперемешку с матом, поэтому остался не понят.

– Лезешь, падла, куда не след! Еще пошевели у меня мослами! Сказано – не двигаться.

Второй, оставшийся в коридоре, ласково посоветовал:

– А ты их к стеночке прислони, Олежек. Оно же удобнее будет.

– А и правда, Сергунь, – отозвался Олежек. – Ну-кось, граждане бандиты, валютчики мои золотые, все сюда, к стеночке лицом, упремся руками, ниже, ниже, вот хорошо.

Сергунь, опустив пистолет, тоже вошел в комнату. Набравшись духу, и я туда заглянул. «Родственники» наши – не исключая и дамы – упирались руками в стенку и изображали правильный прямой угол, с перегибом в тазобедренной части. Признаюсь, и в этом положении моя дама сохраняла некоторую элегантность.