Генерал и его армия. Лучшие произведения в одном томе

Не сказать, однако, что с разгромом генеральского заговора шансы РОА стали нулевыми. Был в Германии человек – и могущественный человек, в ком она могла бы встретить понимание и поддержку. Это был Гейнц Гудериан, бывший командующий танковой армией на Восточном фронте. По сведениям В. фон Штрик-Штрикфельдта, «близкий к людям 20 июля, о чем знали немногие», он все же участия в заговоре не принял. Впоследствии он привел многие доводы против покушения, свои личные тоже: как христианин не мог бы поднять оружие против безоружного. Гитлер, ища опору, его отметил, вернул из опалы и назначил начальником Генерального штаба сухопутных сил; в этой должности Гудериан сделался, по существу, главным организатором обороны Германии. Власов с ним дважды встречался на театре войны; в первый раз – под Киевом, когда танковые клинья Гудериана и фон Клейста замкнули окружение пяти советских армий; вырвался Власов со своей 37-й и остатками других. Пишет дотошный Солженицын (в письме ко мне от 24.4.93): «…во всем Киевском окружении – 665 тысяч пленных – никто не показал себя столь доблестным и умелым воином, как генерал Андрей Власов (и до

Киева – он же)». Такого противника Гудериан не мог не запомнить! Вторая генеральская встреча была в Московской битве; разделенные двумястами километрами, они почти одновременно приняли решения, определившие ее исход: Власов близ Красной Поляны – ринуться в наступление, Гудериан под Тулой (Поляна – Ясная, усадьба Толстого) – отступить. Теперь, в Германии, могла состояться и третья встреча – личная, да и естественно было Власову, формируя армию, обратиться к начальнику Генерального штаба. Но он даже не искал этой встречи, а Гудериан лишь в американском плену в Маннгайме, общаясь с Жиленковым и Малышкиным, узнал с удивлением, что была такая – «Третья сила»!

Почему об этой невстрече оба могли пожалеть? У Гудериана была своя идея: как вывести Германию из войны без ее расчленения. Предполагалось – открыть фронты американцам, англичанам, французам и все немецкие силы перебросить на Восточный фронт. Мысль договориться сепаратно с союзниками Сталина уже витала в воздухе, Гудериан – односторонним решением навязывал им проблему. Сложилась бы ситуация по меньшей мере нервирующая. Если уже была оговорена демаркационная линия, то силы коалиции, не встречая сопротивления, дошли бы до нее и здесь бы остановились – предоставив Германии оперативный простор для войны уже на одном лишь фронте! Двинувшись дальше, за линию, они бы вызвали сильнейшее неудовольствие Сталина и сделались бы его врагами, расчет Гудериана и был – на разлад коалиции. И не исключено, что ее войскам пришлось бы вместе с немцами противостоять советским армиям – не слишком роняя свой престиж. Не дать повода Сталину вступить в Европу – кто из европейцев, не считая коммунистов, в конце концов не примирился бы с этим? А спросить советских фронтовиков – сколькие не предпочли бы, чтоб фашистского зверя в его логове добили союзники, и при этом война кончилась бы на 5–6 месяцев раньше? Вспомним опять же Толстого: народная война была лишь до границ России, дальше пошла война политическая. Чувство народного возмущения и гнева вполне удовлетворилось изгнанием супостата, незачем было его преследовать до Парижа, где и так его ждал неизбежный крах. Вероятно, и у Сталина, при всех амбициях и вожделениях, хватило бы ума и смирения не затевать новую, европейскую войну, когда цели и задачи войны Отечественной были исчерпаны.

В этом противостоянии – не нашлось ли бы места и применения для всех антикоммунистических, антибольшевистских сил, оказавшихся волею рока в Германии, в том числе – для РОА? Историки пишут о слепоте, о маниловщине тогдашних лидеров Запада в их отношении к «дяде Джо»; эта запоздалая прозорливость, однако, не считается с тогдашней реальностью, с тем, что в сердцах союзников преобладало восхищение героизмом русских, дружелюбие и симпатия к ним. И все же не сбросим со счетов, что эти чувства сильно подогревались немецким сопротивлением, – исчезни оно, и может быть, их заместил бы вопрос: отчего так яростно немцы сопротивляются русским и нисколько – нам? При этом РОА – не та, что была, а со всеми невостребованными резервами, численностью в сотни тысяч военнопленных, панически страшившихся возвращения в милое свое отечество, предпочитавших смерть в бою и даже самоубийство, – эта РОА стала бы живым отрезвляющим аргументом, сильнейшим катализатором отторжения Запада от России сталинской. Так что два знаменитых и даровитых генерала, мыслящих масштабно и дерзко, в равной мере были нужны друг другу.