Генрих V

В это же время в Англии, как замечает Ворен, не было такого человека, который не горевал бы и не проливал слез по поводу смерти английского короля. В королевстве царила печаль. Он вместе с Монстреле вспоминал в середине сороковых годов о Генрихе V, «что даже сейчас его могиле так поклоняются и воздают такие почести, словно он был святым на небесах».[275] В «Бруте Англии» от 1422 года имеется запись, что «в тот же год в Англии погибли почти все лавровые деревья».[276]

[369]

Даже французские авторы тех дней, включая и наиболее враждебно настроенных, признают, что Генрих, хотя и являлся их врагом, все же и в самом деле был великим королем. Вот что говорит о нем Ворен: «умнейший человек и большой знаток любого дела, за которое не брался бы».[277] А вот мнение Жана Шартье: «хитрый завоеватель и искусный воин».[278]

Даже Шателен проявил на этот счет великодушие: «В моих записках нет намерения отнять или преуменьшить честь или славу доблестного повелителя, короля Англии, в котором доблесть и храбрость сияли так ярко, как и подобает могущественному завоевателю... и пусть об этом короле Англии, невзирая на то, что он был врагом Франции, слагают благородные и славные легенды».[279]

Никто не может отрицать, что Генрих V был великим воином и великим королем. К тому же ему посчастливилось умереть в молодом возрасте. Ко времени его смерти завоевать еще нужно было две трети Франции. Если бы он пожил дольше, то неминуемо измотал бы себя в бесконечных осадах, для проведения которых становилось бы все труднее и труднее находить деньги. Он все еще не понимал, во что ввязался и куда могли завести его замечательные таланты солдата и дипломата. Но даже, будь у англичан Генрих V и не родись Жанна д'Арк, англичане никогда бы не добились успеха. Бургундцы не могли не повернуться против них. Король в основе своей был оппортунистом, хотя и гениальным. Как пишет Е. Ф. Джекобс, один из его самых больших почитателей среди современных историков: «Судя по последним данным, он был скорее авантюристом, нежели государственным деятелем: риск, на который он пошел ради создания двойственной монархии, был слишком велик и зависел от многих [370] неопределенностей и основывался на совершенно неверном представлении о Франции».[280]

Вот еще один почитатель, пытающийся быть объективным, хотя ему это не всегда удается, вынужден согласиться с тем, что: «свою волю он, несомненно, сконцентрировал на целях, которые были недостойны великого или добропорядочного человека».[281] Мак Ферлейн, самый его пылкий почитатель, замечает: «Трагедия его правления состоит в том, что национальным устремлениям он давал неверные направления, которые ему приходилось самому стимулировать, и что свой народ он повел в погоню за химерой чужестранных завоеваний».[282]

Французским историкам не нужно было прилагать неимоверных усилий, чтобы прийти к аналогичному выводу.

Может возникнуть вопрос, почему у Ланкастерской Франции не было надежды просуществовать так долго, как Нормандское Завоевание. Дело в том, что англо-саксонская Англия была куда более мелким государством, с гораздо меньшим населением на более раннем этапе исторического развития. К тому же у Вильгельма не было сколько-нибудь серьезного противника после Гастингса. Генрих, в свою очередь, завоевал всего одну треть страны, причем произошло это только потому, что королевство временно было поделено между двумя могущественными партиями, каждая из которых имела свою собственную армию. К тому же формирование французского чувства национального самосознания обрекло его двойственную монархию на провал.

Что касается жестокости короля, то не так-то просто ответить на вопрос, была ли она результатом средневековой традиции ведения войны или проистекала из необычайно сурового характера короля. Однако ничуть не подлежит сомнению его чрезмерная жестокость к [371] французам. От вторжения англичан они пострадали больше, чем от нападения викингов или нацистской оккупации.

Трудно судить о Генрихе как о человеке. Существует общепринятое мнение, что его репутация основывается скорее на восхищении, чем на любви. Он безжалостно подчинял свои чувства стремлениям. И он говорил чистую правду, когда сказал, что останься герцог Кларенс в результате сражения под Боже жив, то был бы казнен за нарушение приказа. Нельзя, правда, отрицать и того, что все люди, которые с ним сотрудничали (за исключением лорда Скроупа), оставались преданными и королю, и его памяти. Но можно не сомневаться в том, что Генрих-полководец всегда брал верх над Генрихом-человеком.