Генрих V

«Люцифер, император глубокого Ашерона, король Ада, герцог Эребуса и Хаоса, принц Тьмы, Маркиз Бездны и Плутония, граф Гиены,[148]

мастер, регент, защитник и владыка всех дьяволов Ада и тех смертных людей, которые еще пребывают в мире и кто желает противостоять воле и власти нашего противника Иисуса Христа, предпочтя нашего дражайшего и почитаемого лейтенанта и главного надзирателя на Западе, Жана Бургундского».[149]

Но еще больше, чем арманьяков, герцог боялся Генриха. [234]

Король возобновил наступление. Во тьме раннего утра 31 июля граф Хантингдон и капитан де Буш поскакали в Понтуаз. Имевшийся там гарнизон под командованием маршала де л'Иль Адам насчитывал 1200 человек и считался достаточно безопасным, так что туда время от времени наведывался двор короля Карла VI. Под прикрытием темноты отряд капитана, минуя виноградники, пробрался к городскому рву и затаился там, ожидая сигнала, чтобы люди Хантигдона заняли боевую позицию. В 4 часа утра они с помощью штурмовых лестниц вскарабкались на стены и, несмотря на яростное сопротивление гарнизона, так разворотили ворота, что Хантигдон без всяких помех сумел проскакать сквозь них. Город был страшно разграблен, жители его лишились всего, что имели, не говоря уже о тех насилиях, каким подверглись его женщины. Англичане «увезли богатую добычу, поскольку ценностей в нем было не счесть», — говорит Монстреле. Услышав эту новость, король спел в Манте «Те Deum». Он прискакал неделю спустя, написав в Лондон мэру и олдерменам, что их трофеи превзошли все предыдущие приобретения. Он не только получил огромный военный склад, набитый оружием и припасами, стоимость которых равнялась двум миллионам крон, но теперь он владел плацдармом на реке Уазе, откуда мог угрожать Парижу, находившемуся всего в 12 милях. Несмотря на то, что он теперь находился на опасном удалении от основных баз и его пути сообщений опасно увеличились, но он доказал, что был серьезен, когда угрожал герцогу в Мелене.

Сегодня Понтуаз является частью большого Парижа. Но даже сегодня, посетив его, начинаешь понимать, почему в 1419 году он имел такое жизненно важное [235] значение. На могучем уступе (возле современного железнодорожного вокзала), всего в 150 ярдах от берега реки Уазы, возвышались укрепления цитадели, так что канониры, лучники и арбалетчики могли вести обстрел важнейшей водной магистрали, по которой и сегодня баржами доставляются продукты для парижан. Более того, Уаза — узкая река, которая может быть без труда заблокирована лодочным мостом или боном. Английский гарнизон мог не только лишить Париж поставки продовольствия, но и спокойно совершать на столицу набеги.

Страх, который испытывали перед англичанами жители Парижа, наглядно отображен одним из горожан, анонимным хронистом, который жил в столице в те мрачные годы. Вероятно, он был каноником собора Парижской Богоматери. Он сообщает нам, что примерно в десять часов утра в праздник Святого Жермена: «через ворота Сен-Дени в Париж вошло двадцать или тридцать человек, все они пребывали в таком состоянии ужаса, словно только что избежали смерти, что и в самом деле соответствовало действительности: некоторые были ранены, другие полумертвы от страха, холода и голода, все они, скорее, походили на мертвецов, чем на живых. Когда их остановили в воротах и спросили, что с ними случилось, они начали плакать и сказали, что «мы из Понтуаза, который сегодня утром наверняка захватили англичане; они убивали каждого, кто подворачивался на их пути; мы считаем себя счастливчиками, потому что нам удалось спастись от них, ибо даже сарацины не причиняли христианам такого зла». Пока они говорили, охрана ворот увидела, что приближается громадная толпа мужин, женщин, детей. Некоторые из них были ранены, некоторые были [236] раздеты; один из пришедших пришел искать убежища, неся в корзине подмышкой двух младенцев; многие женщины были с непокрытыми головами, а некоторые только в корсажах или сорочках... всего их было три или четыре сотни людей, что оплакивали свои страдания, потерю добра и друзей, потому что среди них немного было таких, кто не потерял бы в Понтуазе родственника или товарища. Но стоило им подумать о тех, кто остался в руках английских тиранов, как их страдания становились почти непереносимыми, слишком слабы они были из-за отсутствия еды и питья. Во время их бегства несколько беременных женщин разродились, но вскоре после этого умерли. И не было такого человека, кто мог бы взирать на их несчастья без слез. Они продолжали прибывать из Понтуаза и его окрестностей на протяжении всей следующей недели. В Париж они приходили в неком оцепенении, больше походя на стада овец».[150]