Генрих V

От Монстреле мы узнаем, что «к этому времени границы Нормандии до Понтуаза, Клермона, Бове, Мондидье, Бретейя, Абвиля, Амьена и Сен-Валери подвергались набегам англичан и лежали теперь, опустошенные мечом и огнем; во время налетов они уносили с собой много трофеев... бедняки оставались беззащитными, ничего не имея за душой, кроме молитв и жалоб, обращенных к Богу».

Находившийся в заточении в лодонском Тауэре герцог Орлеанский писал, что короли, герцоги, графы, бароны и рыцари, купцы и простой люд — все должны молиться во Франции о мире, «потому что злые люди покорили благородную кровь», которая больше не в силах защищать своих крестьян:

«Молись, народ, страдаюший в неволе,

Ведь ваши господа утратили былую мощь, Не могут вас они избавить от юдоли, И горю вашему великому помочь». [231]

Глава двенадцатая. Убийство Жана Бесстрашного

«... солдаты вошли во Францию, чтобы чинить кровавые убийства»

Епископ Реджинальд Пекок

«Враг поразил Францию в самое сердце и обогатился».

Жювеналь де Юрсен

Генрих не собирался удовлетвориться одной Нормандией. Он хотел заполучить всю Францию. Он знал, что для завоевания всей страны у него не было достаточно материальных ресурсов. Тогда он решил посмотреть, что может получиться, если пустить в ход дипломатию. В течение первых недель проведения осады Руана он провел переговоры с покойным коннетаблем — графом Арманьяком, пытаясь использовать его в игре против герцога Бургундского. Когда граф был убит, король увидел, что его партия в состоянии пережить смерть своего лидера, поскольку имела еще одного лидера в лице герцога Орлеанского. Но после попытки встретиться с дофином, закончившейся для нового лидера арманьяков в 1419 году неудачей, Генрих принялся обхаживать бургундцев.

Весной и в начале лета между королем и герцогом Жаном произошло несколько встреч. На их первой [232] встрече «герцог в знак приветствия королю слегка согнул колено и наклонил голову, — записывает Монстреле. — Но король взял его за руку, обнял и обращался с ним с величайшим уважением».[144] Казалось, что появилась реальная возможность установления союза, даже если герцог вел тайные переговоры с дофином. В начале июня в Мелёне состоялась еще одна встреча, на которой были не только Генрих, Кларенс, Глостер и герцог Бургундский, но также королева Изабелла и принцесса Екатерина. Король, по-видимому, расстроенный своим добровольным безбрачием, был очарован девушкой. Ее, если можно верить современникам, он рассматривал как единственно возможную для себя невесту. Условия его были следующими: Екатерина с полностью суверенными Нормандией и Аквитанией.

Но он запросил слишком много. Если герцог Жан и королева Изабелла искренне желали мирного урегулирования отношений с Генрихом, но[145] они не посмели согласиться на суверенитет. Разделить королевство Франции таким образом означало бы разрушить собственный престиж и подорвать доверие к себе. Но на меньшее Генрих был не согласен. Прежде, чем уехать из Мелена, он сказал герцогу: «Милый кузен, хочу, чтобы вы знали, что мы либо получим дочь короля, либо изгоним его из королевства вместе с вами». «Сир, — ответил Жан, — возможно, вам такие слова легко произнести, но прежде, чем вы сможете изгнать из этого королевства моего господина и меня, я ничуть не сомневаюсь в том, что вы уже порядком подустанете».[146] План Генриха не удался. Он не мог бороться против союза арманьяков с бургундцами. Вскоре стало совершенно очевидным, что герцог Жан задумал заключить с арманьяками перемирие. [233]

Имя «Jean sans Peur»,[147] присвоенное герцогу Жану, имело ироническую подоплеку. На самом деле, «Бесстрашный Жан» был параноиком, который в Париже спал в специально построенной башне, в которой была единственая, хорошо обороняемая спальня и ванная комната. (Тур д'Артуа все еще стоит на улице Этьен Марсель, последний уцелевший фрагмент давным-давно исчезнувшего дворца герцогов Бургундских.) Выходил он только в сопровождении хорошо вооруженных телохранителей. Для страха у него были все основания. Он не только погубил герцога Орлеанского и других, арманьяки обвиняли его также в кровавой резне в Париже, когда нескольких их товарищей заставили спрыгнуть с зубчатой стены Шатле на копья поджидавшей их внизу толпы. Он публично признался в том, что на убийство герцога Орлеанского его толкнул Дьявол, вследствие чего был заподозрен в колдовстве. Получило широкое распространение письмо, понуждавшее его к дальнейшим злодейским деяниям, которое начиналось следующими словами: