Генрих V

Горожанин продолжает рассказывать нам, что после захвата Понтуаза англичане наводили ужас на всю округу, но попыток напасть на Париж не предпринимали. Они ограничивались тем, что «мародерствовали, убивали, грабили, захватывали пленных, которых отпускали только после уплаты выкупа». Он продолжает: «В те дни можно было услышать только известия о том, как англичане лютуют во Франции, каждый день они брали города и замки, повергая в руины все большие области королевства, отправляя награбленное добро и пленников в Англию».[151]

«Получение трофеев было одной из основных военных целей, никто: ни рыцарь, ни чиновник, ни крестьянин, ни горожанин не был застрахован от потерь, что несли ему неприятельские рейды», — говорит Мак-[237]Фарлейн. Гражданские лица считались такой же честной добычей, как и военные... Очевидно, что награбленное во Франции добро составляло солидную сумму, не менее очевидно также и то, что англичане получали куда больше, чем тратили. Сражаясь большую часть времени на чужой земле, там, где проходили маршруты их передвижений, они не оставляли камня на камне».[152]

Особенно порочна была традиция похищения детей, которых отправляли через Ла-Манш, чтобы продать в Англии в качестве слуг.

Англичане всех классов, как и валлийцы, несомненно, были поражены богатством французских больших и малых городов, плодородием французских сельскохозяйственных угодий. Лондон по своим размерам в два раза уступал Парижу (в котором проживало не менее 200000 человек) и ни один из английских городов не мог сравниться с Руаном. Большая часть Англии по-прежнему была страной, где занимались разведением овец и практически не было удобных равнин для выращивания зерновых. Виноградная лоза была почти неизвестна (за исключением нескольких редкостных виноградников в монастырях, что изготовляли тонкие и странные на вкус напитки). Английские войска, которые порой напивались до бессознательного состояния, вызывая неслыханное раздражение Генриха и его командиров, удивляло уже одно количество вин во Франции, в то время производимого даже в окрестностях Парижа. Для мародеров это и в самом деле был благодатный край. Сначала уговорить людей остаться и обосноваться на новом месте не представляло особого труда.

Не следует забывать, что завоевания Генриха в северо-западной Франции включали и часть земель Мена. Использовав в качестве плацдарма Алансон, его войска [238] заняли участок территории, простиравшийся в южном направлении до Бомон-ле-Виконт и даже чуть дальше, откуда совершали постоянные набеги в направлении Анжера. Эти южные завоевания были очень нестабильными, фортификационные сооружения постоянно переходили из рук в руки. В 1417 году английские войска совершили набег на огромный замок Лассе (между Майенном и Алансоном) и существенно разрушили его; в 1422 году стороники дофина в ответ на непрекращавшиеся набеги довели разрушение до предела, чтобы не дать англичанам возможности использовать его в качестве своей военной базы. Они обнесли стеной небольшой городок Сен-Сюзанн, раскинувшийся южнее, притулившийся у подножия мрачного замка двенадцатого века, возвышавшегося на высокой скале, создав тем самым нечто похожее на укрепленный гасконский пограничный город. Угроза вторжения англичан изменила весь пейзаж северо-западной Франции, деревни, монастыри и церкви которой превращались в крепости. Король также воодушевлял своих капитанов на проведение рейдов в глубь вражеской территории, лежавшей за пределами неточно определенной границы. Понять, к чему это привело, можно, взглянув на часто цитируемую записку, адресованную королевскому совету одним из младших командиров, ветераном Азенкурской кампании, ставшим впоследствии одним из самых знаменитых солдат Столетней войны — сэром Джоном Фастольфом. Несмотря на то, что она была написана почти тридцать лет спустя после смерти Генриха, тем не менее в ней довольно обстоятельно и точно изложено, какие операции довольно часто проводились его воинами. По мнению Фастольфа, наиболее эффективными против французов были небольшие [239] отряды в 750 копьеносцев, совершавшие рейды в глубь их территории с июня по ноябрь, «сжигая и уничтожая все, что попадалось на их пути: дома, зерно, виноградники и деревья, на которых произрастали съедобные для человека плоды», а поголовье скота, «которое нельзя было угнать... истреблялось». О цели этих операций сэр Джон говорит без обиняков — довести противника до крайнего голода. Несомненно, что он всего лишь повторял Вегеция, но вряд ли это могло служить каким-либо утешением крестьянам, которые попадались на их пути и которым удалось спастись бегством.[153]