Нарисованная картина немного подозрительна, поскольку ее автор одно время был «коллаборационистским» епископом Лизье, послушным орудием в руках англичан, и неприязнь его к подобным людям вполне объяснима. Можно также не сомневаться, что значительное число повешенных в качестве «разбойников» являлись партизанами, сторонниками дофина, которых укрывали и кормили крестьяне. Из записей Базена за 1470 год видно, что в одном, относительно мятежников, он был уверен наверняка, повторяя снова и снова, что они существовали только из-за присутствия англичан, «страна не может избавиться или очиститься от этого наказания до тех пор, пока кончится английское владычество, пока ее не вернут французам, ее подлинным хозяевам».
Однако, куда более разрушительной по своему воздействию на англичан, чем партизанская война, была эмиграция. Некоторые дворяне эмигрировали, чтобы спасти от оккупантов свои семьи, но большинство шли на это потому, что не желали присягать на верность английскому монарху. Значительное число духовенства, включая и двух архиепископов из Руана, отказались принести Генриху клятву верности. Только три нормандских епископа принесли обет. Многие эмигрировали, и их жалование, чтобы они не умерли от голода, получали [225] их друзья. (Некоторые из оставшихся священников только делали вид, что принесли клятву верности.)
Однако большинство эмигрантов из тех, кого Нормандия меньше всего могла позволить себе потерять, составляли крестьяне в возрасте от двадцати до тридцати лет. Прочь их гнали военные поборы и жестокость обращения оккупационной армии. Часть из них нашла спасение в соседней Бретани, но были и такие, что бежали до самой Фландрии. Генрих и его чиновники настолько были обеспокоены этой потерей рабочих рук, что начали предпринимать серьезные меры, чтобы заманить людей домой.[139]
Постоянный исход крестьянства из Нормандии был чреват тяжелыми последствиями для ее сельского хозяйства.
Уезжали не только французы. Уже в 1416 году из гарнизона Гарфлера начали дезертировать солдаты, тайком переправляясь через Ла-Манш. К осени следующего года эта струйка дезертиров превратилась в поток, объединивший в себе ручьи со всех концов Нормандии. В сентябре 1418 года король написал письмо к шерифам Англии, в котором жаловался на солдат, что «они без нашего дозволения в больших количествах обманным, предательским путем уходят и возвращаются в наше королевство Англию». К 1418 году он приказывает гарнизонам Кале и Гарфлера вешать всех дезертиров, которых они сумеют отловить. Была введена система пропусков, а на сэра Ричарда Уолкстеда была возложена обязанность обыскивать все суда, отплывавшие из гавани Руана. Если эта мера и оказалась эффективной, чтобы покончить с переправой через пролив, то остановить дезертирство она была не в силах. Те, кого силой заставили остаться во Франции, [226] опасаясь быть повешенными, уходили подобно «разбойникам» в леса и промышляли грабежами.
Английские дезертиры были не единственными, кто еще более усложнял жизнь французского сельского люда, настоящим бичом для них стали солдаты, остававшиеся в гарнизонах. Не было власти, типа военной полиции, которая могла бы воспрепятствовать им. В феврале 1418 года Генрих всем гарнизонным капитанам приказал наказывать солдат, которые «угнетают и грабят людей». Теоретически дисциплина обеспечивалась герцогом Кларенсом и лордом Мобреем. Несмотря на то, что они назначили уполномоченных, в гарнизонах их влияния не ощущалось. Каждый капитан получил копию предписаний короля, с которыми он должен был ознакомить своих солдат. Их содержание было на удивление характерным, особенно относительно проституток, у которых надлежало конфисковывать все деньги и ломать руки. Относительно соблюдения санитарии: войска должны были «закапывать в землю свои отходы и испражнения, освобождая жилища, чтобы в их жилищах не стояло зловоние». Не должно было быть грабежей, захватов провианта или домашнего скота.[140]