Генрих V

Генрих вызывал «страх и ужас как у высшей знати, рыцарей и капитанов, так и у людей всех рангов и сословий, сообщает нам Варен, потому что он безжалостно предавал смерти всех тех, кто отказывался подчиняться его приказам или нарушал его распоряжения».[163] Особенно ярко проявилась его не знавшая [267] жалости жестокость в отношении выполнения буквы закона в Мелене. Вскоре после этого события пострадал француз Бертран Шомон, выходец из Северной Франции, сражавшийся на стороне короля еще при Азенкуре и с тех пор служивший ему при дворе верой и правдой. Он был обвинен и признан виновным в том, что якобы устроил друзьям-арманьякам побег из гарнизона. Арманьякам, находившимся в Монтеро во время убийства герцога Жана, даже если они были непричастны к его гибели, грозила верная смерть, если они попадались в руки короля. За Бертрана вступился герцог Кларенс и умолял короля помиловать его. «Клянусь Святым Георгием, любезный брат, даже если бы на его месте были вы, Мы поступили бы точно так же», — ответил король и велел немедленно обезглавить Бертрана. Жювеналь де Юрсен, описавший казнь человека, казненного без суда и следствия, замечает: «Но Генрих был англичанином».[164]

О пленниках Жювеналь де Юрсен говорит нам следующее: «Заложники и все остальные их пленные были доставлены в Париж на лодках. Некоторые были помещены в Бастилию,[165] другие в Пале, Шатле, Тампль и другие тюрьмы... Некоторых сажали в глубокие ямы, особенно в Шатле и оставляли там умирать голодной смертью. А когда те просили подать им еды и плакали от голода, люди швыряли им солому и называли собаками. Все это было большим бесчестием для короля Англии».[166]

[268]

Глава четырнадцатая. Падение Парижа в 1420 году

«Пойдем! С нами увидишь ты короля!»

Из работы Вегеция «Военное дело» (перевод XV века)

«Увы, бедная Франция, бедный город Париж».

Жювеналь де Юрсен

Англо-бургундская армия, пришедшая в Корбейль за королем Карлом, вернулась в Париж. Генрих во главе сверкающей кавалькады скакал рядом со своим изумленным тестем, а позади них ехали герцоги Бургундский, Кларенс и Бедфорд. Но ее сияние омрачалось несколькими темными пятнами: оруженосец короля со странным символом в виде лисьего хвоста на конце пики, герцог Филипп и его рыцари были в черном. Наследник и регент тотчас отправились в Нотр-Дам, чтобы прежде, чем основаться в Лувре, помолиться у высокого алтаря. В течение нескольких часов после их прибытия английские войска завладели всеми укреплениями французской столицы, которой предстояло пробыть в оккупации на протяжении семнадцати лет. Незамысловатым маневром захватили они Бастилию: один рыцарь занял бургундского кастеляна (смотрителя) беседой, а солдаты тем временем тайком поднялись наверх и опустили подъемный мост. Возглавляемые [269] духовенством, преподавателями университета и правоведами из суда,[167] парижане приветствовали прибывших с кажущейся радостью и распевали Те Deum, приободренные вином, которое било в общественных фонтанах, о чем расчетливо позаботились отцы города, чтобы смягчить их настроение. Пусть и чужой, но этот ужасный заморский король, похоже, способен дать им мир и избавить от кошмара нескончаемой гражданской войны и кровопролития. На следующий день в своих носилках прибыли Изабелла и Екатерина. Фонтаны на этот раз, кроме вина, изливали также розовую воду.

Но вскоре у парижан появился хороший предлог, чтобы проклинать наследника и регента. Средневековая валюта строилась на биметаллизме и удивительно сложной структуре расчетных денег — фунт стерлингов, фунт шотландцев, фунт tournois, фунт bordelais и фунт parisis, курс обмена этих валют колебался в зависимости от места. На протяжении века количество золота и серебра, используемое в чеканке монет, постепенно уменьшалось с одновременным ростом ценности обоих металлов. Слишком велико было искушение для правительств уменьшать вес монет, и изменять обменный курс в свою пользу. Почти сразу, как только Генрих завладел Парижем, он изменил обменный курс в ущерб фунту parisis, чем вызвал растущую инфляцию. Всего за неделю его пребывания в Париже цены на продукты удвоились. В результате разорительной внутренней войны экономика сельского хозяйства находилась в состоянии неустойчивого равновесия, при котором достаточно было небольшой засухи или внезапных холодов, не говоря уже о потоке беженцев, чтобы находившееся и без того в катастрофическом положении [270] снабжение Парижа продуктами стало угрожающим. Вскоре зерно, мука и хлеб стали вне досягаемости покупательной способности бедноты.[168]