Генрих VIII. Жизнь королевского двора

Замок Байнардс был передан ей только в качестве вдовьей доли, Хейверинг отвели для принца Эдуарда. В качестве своей эмблемы Анна применяла и герцогскую корону, и лебедя Клеве. Само ее присутствие при дворе, где больше двух лет не было королевы, дало ей возможность привлечь «множество людей из знати и джентльменов»¹⁹, которые жаждали ее покровительства. Элеонора Пастон, графиня Ратленд, леди Джейн Рочфорд и леди Уингфрид Эджкомб находились в большой милости у королевы вместе с двумя немецкими фрейлинами, Катериной и Гертрудой, – из всех девушек Анны им одним разрешили остаться в Англии. Однако, когда люди узнали о неприязни короля к Анне, многие покинули ее покои.

Хотя Анна не училась ни петь, ни играть на музыкальных инструментах, она вскоре стала разделять любовь короля к музыке и наняла музыкантов для собственного развлечения. Среди них было несколько членов еврейской семьи Бассано – люди Кромвеля нашли их в Венеции, где они прятались от инквизиции, и предложили укрыться в Англии. Бассано приехали ко двору весной 1540 года. Они были умелыми флейтистами, а их потомки верно служили короне вплоть до правления Карла I.

Остальные любимые занятия Анны были чисто домашними. Она обожала дворцовые сады и щедро вознаграждала садовников, часами шила, вышивая крестом в особой технике – opus pulvinarium – и украшая таким образом наволочки и коврики; благодаря ей в Англии получили распространение некоторые мотивы немецкого Ренессанса. Кроме того, она с большим удовольствием играла в карты и кости с дамами в своих личных покоях и смотрела на трюки заезжих акробатов. Известно, что у нее был попугай, и считается, что именно она завезла в Англию бело-коричневых карликовых спаниелей.

Одиннадцатого января Генрих и Анна председательствовали на турнире, устроенном в честь их бракосочетания. Королева впервые появилась в английском платье и французском капоре. Король уже не собирался короновать ее, но 4 февраля организовал торжественный въезд супруги в Вестминстер, проплыв вместе с ней на королевской барке из Гринвича в сопровождении лодок с представителями знати и гильдий. На берегах Темзы собрались ликующие горожане. Когда новая королева проходила мимо крепости, последовал громогласный салют из пушек Тауэра, а у Вестминстерской лестницы король помог ей сойти на берег, и они с процессией отправились во дворец Уайтхолл²⁰.

Неподалеку, в Сент-Джеймсском дворце, подошли к концу работы над парадными апартаментами, кроме королевской домашней церкви, но и она была близка к завершению. Гольбейновские росписи на ее потолке – художник, вероятно, вдохновлялся сводчатыми галереями мавзолея Констанции в Риме и вестибюлем палаццо дель Те в Мантуе – были призваны увековечить брак Генриха VIII и Анны Клевской, инициалы, эмблемы и девизы которых вместе с датой «1540» включены в декор. Под окнами верхнего ряда висели гобелены, главный алтарь был роскошно украшен. Новая церковь стала официальным местопребыванием Королевской капеллы²¹

. В феврале леди Лайл дала матушке Лове большую взятку в надежде, что ее дочь Кэтрин получит место при дворе королевы, но ей ответили, что по распоряжению короля новых фрейлин брать не будут, пока кто-нибудь из имеющихся не оставит службу по причине вступления в брак. Упорная леди Лайл настояла на том, чтобы Анна Бассет, вопреки своему желанию, обратилась к самому Генриху, имея при себе подарок – его любимый мармелад из айвы. Анна сообщила матери, что «его милости подарок очень понравился и он передал вашей светлости сердечную благодарность за него», но добавила, что не осмелилась просить места для сестры, «опасаясь того, как воспримет эту просьбу его милость». Позже, когда Анна набралась смелости и заговорила об этом, Генрих сказал ей, что сэр Фрэнсис Брайан и другие люди просили его о такой же милости для своих друзей и он «пока не дарует ее ни мне, ни им»²². В следующем месяце выяснилось, что лорд Лайл из рук вон плохо справлялся с делами в Кале, и его отправили в Тауэр, где он умер два года спустя. Генрих с симпатией относился к Анне Бассет и позволил ей остаться при дворе, но ее сестра теперь не могла питать никаких надежд.

Если Генрих и испытывал к Анне какие-то романтические чувства, той весной они угасли – король начал ухаживать за Екатериной Говард. К Пасхе о его страсти стало широко известно, и католическая партия при дворе во главе с Норфолком и Гардинером поспешила воспользоваться удачным стечением обстоятельств. Норфолк, очевидно ничего не знавший о прошлом своей племянницы, восхвалял ее «чистоту и благонравие», а Гардинер «очень часто устраивал пиры и развлечения» для короля и Екатерины в саутуаркском Винчестерском дворце²³. Генрих осыпал свою новую пассию драгоценностями и подарками, он молодел рядом с ней, юной, миловидной, жизнерадостной, и «был так чудесно увлечен ею, как никогда прежде ни одной женщиной»²⁴.