Гербовый столб

Перед сном Некрячкина прогуливала своего песика по имени Чиж. Однако Чижом он был для нее на улице, а в квартире она звала его только Мальчиком. Чиж, или Мальчик, прекрасно понимал разницу отношений к себе и соответственно строил свое поведение: во дворе и на улице он вел себя деловито-серьезно, как «воспитанный мальчик», и Некрячкина этим гордилась. А дома позволял себе все: шалить, капризничать, сердиться, даже отругивать Алевтину Федоровну (лаем, конечно), и «выговаривать» ей за опоздания, и обиженно «надуваться», в общем, вел себя как избалованный сынок, уверенный в безграничной любви «матери». Так и было: отношения у них сложились самые человечьи.

Чиж представлял болонок — белый шелковистый клубок! А по характеру — обидчивый и капризный, но и бесконечно ласковый, как малый ребенок. Однако, когда нужно, на редкость терпеливый и внимательный: он мог часами выслушивать рассказы хозяйки. Сидит, вопросительно приподняв ухо, и смотрит сквозь белые космы черными глазками, или лежит настороженно, или деликатно ходит за Некрячкиной, ловя интонации в ее голосе, и, где надо, сердито полает, а то и поскулит.

«Ну все понимает Мальчик!» — восторгалась Алевтина Федоровна и прямо-таки не представляла, как бы она могла жить без него. Естественно, Чиж ничего не понимал в человечьих делах, а тем более в производственных конфликтах на ткацкой фабрике или профсоюзных заботах Некрячкиной, и все же нужное для себя, для своих отношений с ней, с «мамой», он схватывал безошибочно. Скажем, то, что обязан бояться и нелюбить Царицу или Ломиху, которая почему-то ненавидит его, Чижа, такого воспитанного и серьезного, а также его необыкновенную хозяйку. А он, Чиж, ей беспредельно предан и готов всегда защищать. Но почему-то она запрещает ему это делать, а требует, чтобы он оставался сдержанным и безразличным. Ему же чрезвычайно нелегко справляться со своим возмущением. Однако когда «мама» в их квартире начинала сама возмущаться Царицей-Ломихой, тут уж он не сдерживался и так сердито лаял, выплескивая свою обиду и гнев, что Алевтина Федоровна не могла нарадоваться. Она успокаивала его, и сама успокаивалась, и обязательно ласкала, гладила «своего Мальчика». А ласки Чиж, как всякое живое существо, обожал.

Вот и в этот вечер Алевтина Федоровна, опять возмущалась Царицей, и он чутко ловил каждое слово, чтобы правильно и вовремя выразить собственное возмущение.

Некрячкина раздраженно говорила:

— Ты только послушай, Мальчик, что она сегодня закатила! Видите ли, юбилей ей устраивай! Пятьдесят лет на фабрике проработала! И именно сегодня устраивай, потому что, говорит, в этот день я к станкам встала. Ты что, Мальчик, не понимаешь, о ком я говорю? — недоуменно спросила Алевтина Федоровна и даже пожала плечами. Чиж виновато вильнул хвостом и на всякий случай пару раз тявкнул: он все же не догадывался, о ком речь. — Да о Царице! — недовольно воскликнула Некрячкина, и Чиж обрадованно, сердито залаял.

— Ну так вот, — продолжала она, — понимаешь ли, новый директор, эта знаменитая Углова... — Песик виновато завилял хвостом, он еще не знал, как следует себя вести при упоминании нового имени: в голосе хозяйки вроде бы чувствовалось неодобрение, однако еще не было ни раздражения, ни сердитости, — ...вызывает меня к себе и заявляет: организуйте, мол, чествование по профсоюзной линии. Купите подарок, скажите подобающие слова, можете корреспондента пригласить, пусть напишет. Но, вообще-то, говорит, намекните прозрачно, что Ломовой пора уходить. Мол, уже нерентабельно эксплуатировать старое оборудование, начнем цех переоснащать. Нет, ты понимаешь, Мальчик? Это мне-то такое сказать Царице, мол, наработалась, уходи...

Чиж тут, понятно, возмущенно пролаял и даже вскочил, прошелся по ковру, потянулся, довольный, что не оплошал.

— И это мне, — возмущалась Некрячкина, — которую она ненавидит и презирает. Но сам понимаешь, не возражать же Угловой? Ну, собрала я в перерыве всю смену, поздравила, вручила чайный сервиз, все поаплодировали, а Царица... — «тяв! Тяв!» — ...губу прикусила, злая вся и молчит — ни слова благодарности! А тут к ней корреспондент из многотиражки: мол, Евдокия Васильевна, ваши планы на будущее? Ох, как она тут понесла, ух, как разошлась! Фурия прямо!

Чиж растерянно и осторожно посматривал на хозяйку из-за своих волокнистых косм: не мог сообразить, как поступать? А все потому, что Алевтина Федоровна вдруг с ужимками заливисто рассмеялась — «хиии‑иии...» И так искренне, с таким удовольствием — ничего не поймешь.

— Нет, Мальчик, ты представляешь, обо мне забыла и понесла на директоршу. Эта, кричит, дутая героиня, эта! — хиии‑иии... Ах, Мальчик, даже тебе неприлично произнести! В общем, разнесла директоршу в пух и прах — и с оскорблениями! Я еще, орала, поработаю, наша ткань Африке нужна, мы на всю планету наткем полотна! — хии‑иии...