«Герой нашего времени»: не роман, а цикл

Портретной детали в этой повести принадлежит особая роль. Вулич готов, целя себе в лоб, спустить курок пистолета, не зная, заряжен ли пистолет, произойдет ли выстрел — дабы судьба решила, обречен ли он на смерть. «Я пристально посмотрел ему в глаза; но он спокойным и неподвижным взором встретил мой испытующий взгляд, и бледные губы его улыбнулись; но, несмотря на его хладнокровие, мне казалось, я читал печать смерти на бледном лице его. Я замечал, и многие старые воины подтверждали мое замечание, что часто на лице человека, который должен умереть через несколько часов, есть какой-то странный отпечаток неизбежной судьбы, так что привычным глазам трудно ошибиться.

— Вы нынче умрете! — сказал я ему. Он быстро ко мне обернулся, но отвечал медленно и спокойно:

— Может быть, да, может быть, нет…»

(К слову: оборачиваться персонажу не было надобности: собеседники глядели друг на друга, Печорин видит улыбку на бледных губах Вулича. Использован излюбленный жест: см. наблюдение В. В. Башкеевой и М. Н. Жорниковой. А писателю-поэту захотелось столкнуть контрастное: быстрый жест и медленную, спокойную реплику).

Через несколько минут «Вулич спустил курок… осечка!» При повторной попытке выстрел раздался.

При обмене репликами Печорин говорит:

«— …не понимаю теперь, отчего мне казалось, будто вы непременно должны нынче умереть…

Этот же человек, который так недавно метил себе преспокойно в лоб, теперь вдруг вспыхнул и смутился.

— Однако ж довольно! — сказал он, вставая, — пари наше кончилось, и теперь ваши замечания, мне кажется, неуместны… — Он взял шапку и ушел» — как оказалось, навстречу своей смерти. «…мой инстинкт не обманул меня: я точно прочел на его изменившемся лице печать близкой кончины».

Вот доказательство, которое ничего не доказывает (ибо решение задачки у каждого будет по его разумению) — кроме одного: история рассказана Лермонтовым с исключительным темпераментом; читатель непременно получит толчок для своих размышлений.

Из трех рассказчиков книги только Печорину дана привилегия создавать автопортреты. К тому героя подвигают даже два повода. Согласно одному из них «встречаются в высказываниях Печорина указания на тот или иной “вид”, принимаемый им в различных обстоятельствах. Художественно-изобразительное назначение этого приема не только в том, чтобы снова и снова обрисовать внешний облик героя в тот или иной момент, но и в том, чтобы одновременно охарактеризовать поведение Печорина по отношению к другим людям как игру, подчеркнуть, что он носит маску, имитирует переживания, вовсе не испытываемые им»372.

В других случаях Печорин, наедине с собой, рассматривает свое состояние у зеркала. Когда случай помог ему узнать о заговоре против него и затее шутовской дуэли, он «не спал всю ночь» и к утру «был желт, как померанец». (Между тем свой невзрачный вид обратил в свою пользу при встрече с Мери). Бессонной выдалась и ночь перед настоящей дуэлью. Когда рассвело, «посмотрелся в зеркало…» Не смущается следами бессонницы. А принимая ванну, «погружаясь в холодный кипяток нарзана, я чувствовал, как телесные и душевные силы мои возвращались. Я вышел из ванны свеж и бодр, как будто собирался на бал. После этого говорите, что душа не зависит от тела!..»

Может показаться странным, что не слишком много внимания уделено портрету заглавной героини повести «Княжна Мери». В первый раз она и ее мать представлены как незнакомки. «В эту минуту прошли к колодцу мимо нас две дамы: одна пожилая, другая молоденькая, стройная. Их лиц за шляпками я не разглядел, но они одеты были по строгим правилам лучшего вкуса: ничего лишнего».

Дальнейшее описание поразительно: оно идет по точно узнаваемой канве:

(Дона Анна идет за монахом).

Л е п о р е л л о.

Что, какова?

Д о н Г у а н.

Ее совсем не видно

Под этим вдовьим черным покрывалом,

Чуть узенькую пятку я заметил.

Л е п о р е л л о.

Довольно с вас. У вас воображенье

В минуту дорисует остальное;

Оно у вас проворней живописца,

Вам все равно, с чего бы ни начать,

С бровей ли, с ног ли.

Печорин-живописец начинает с пятки! Выделено, что ботинки молодой дамы «стягивали у щиколотки ее сухощавую ножку так мило, что даже не посвященный в таинства красоты непременно бы ахнул, хотя от удивления. Ее легкая, но благородная походка имела в себе что-то девственное, ускользающее от определения, но понятное взору». Запев очень красноречивый. Но далее портретные детали идут на убыль.