«Герой нашего времени»: не роман, а цикл

Зафиксировано, что «дорога опасная: направо висели над нашими головами груды снега, готовые, кажется, при малейшем порыве ветра оборваться в ущелье; узкая дорога частию была покрыта снегом, который в иных местах проваливался под ногами, в других превращался в лед от действия солнечных лучей и ночных морозов, так что с трудом мы сами пробирались; лошади падали; налево зияла глубокая расселина, где катился поток, то скрываясь под ледяной корою, то с пеною прыгая по черным камням». Тут только описание потока имеет эстетическую нагрузку, в основе же оно не выходит за рамки информационного характера. Дан прогноз: «В два часа едва могли бы обогнуть Крестовую гору — две версты в два часа!» А там «должно было спускаться еще верст пять по обледеневшим скалам и тонкому снегу, чтоб достигнуть станции Коби». Ко всему «тучи спустились», метель разыгралась, туман да снег усугубили опасность дороги; пришлось свернуть и добраться до двух саклей, хозяевам которых было поручено принимать путешественников, «застигнутых бурею».

Если писатель выставляет на показ «противоречия», они входят в его замысел, приемы выводятся наружу. Художник заявляет право на своеволие, применяет тогда и тот прием убыстрения или замедления повествования, какой и когда находит нужным. Создание цикла, а не целостного романа и тут идет ему на пользу, позволяя приемы варьировать. В целом, несмотря на смену рассказчиков, господствует (ибо у книги один автор — Лермонтов) ставка на лаконичное, экономное повествование, и всякое отступление от этого правила значимо.

Встретится неожиданность: два самых развернутых пейзажных описания в путевых записках дают зарисовку… одной и той же местности! Меняется только точка обзора.

Первое дается в самом начале повести, в таких обстоятельствах: «Уж солнце начинало прятаться за снеговой хребет, когда я въехал в Койшаурскую долину. Осетин-извозчик неутомимо погонял лошадей, чтоб успеть до ночи взобраться на Койшаурскую гору, и во все горло распевал песни». А вот само описание: «Славное место эта долина! Со всех сторон горы неприступные, красноватые скалы, обвешанные зеленым плющом и увенчанные купами чинар, желтые обрывы, исчерченные промоинами, а там высоко-высоко золотая бахрома снегов, а внизу Арагва, обнявшись с другой безымянной речкой, шумно вырывающейся из черного, полного мглою ущелья, тянется серебряной нитью и сверкает, как змея своей чешуею».

«Лермонтов обращается к зрительным впечатлениям читателя, и, в связи с этим, красочный эпитет используется им чаще остальных образных средств… но всегда экономно, без нанизывания одного эпитета на другой»386. (Для сравнения: «Прозаический стиль, напротив, поражает своей “неукрашенностью”: он бескрасочен, точен и прост»387

. Надо полагать, исследователи опираются на понравившиеся им картины; реально пейзажи Лермонтова разнообразны).

Вторую картину путники наблюдают при зарождении нового дня (после ночлега-чаепития). Они одолели Койшаурскую гору и поднялись на возвышавшуюся над нею Гуд-гору. «Рисуя картину подъема на перевал, повествователь незаметно переходит к размышлению о благотворном влиянии природы на человека»388. Полюбоваться видом приглашает Максим Максимыч: «Посмотрите, — прибавил он, указывая на восток, — что за край!»

«И точно, такую панораму вряд ли где еще удастся мне видеть: под нами лежала Койшаурская долина, пересекаемая Арагвой и другой речкой, как двумя серебряными нитями; голубоватый туман скользил по ней, убегая в соседские долины от теплых лучей утра; направо и налево гребни гор, один выше другого, пересекались, тянулись, покрытые снегами, кустарником; вдали те же горы, но хоть бы две скалы похожие одна на другую, и все эти снега горели румяным блеском так весело, так ярко, что кажется, тут бы и остаться жить навеки; солнце чуть показалось из-за темно-синей горы, которую только привычный глаз мог бы различить от грозовой тучи; но над солнцем была кровавая полоса, на которую мой товарищ обратил особенное внимание. “Я говорил вам, — воскликнул он, — что нынче будет погода; надо торопиться, а то, пожалуй, она застанет нас на Крестовой…”»

Понятно: второе описание обширнее; совсем не одно и то же — смотреть с подошвы ближайшей горы или с вершины горы еще более высокой. Даже дублируемая деталь выглядит по-разному. В первой зарисовке отмечается, что Арагва протекает «внизу»; вблизи, видимо, казалось важным отметить вливание в Арагву другой (безымянной для рассказчика) речки. С высоты отмечавшийся ранее перепад уровней уже не воспринимается, и реки представлены «автономно» и равноправно, в две серебряные нити.