«Герой нашего времени»: не роман, а цикл

Во-вторых, совсем не осталось места для мечтаний об одной, единственной. Это заветное место занято циничным рассуждением: «А ведь есть необъятное наслаждение в обладании молодой, едва распустившейся души! Она как цветок, которого лучший аромат испаряется навстречу первому лучу солнца; его надо сорвать в эту минуту и, подышав им досыта, бросить на дороге: авось кто-нибудь поднимет! Я чувствую в себе эту ненасытную жадность, поглощающую все, что встречается на пути; я смотрю на страдания и радости других только в отношении к себе, как на пищу, поддерживающую мои душевные силы». Печорин и доктору Вернеру заявляет: «вообще, по правде, мы ко всему довольно равнодушны, кроме самих себя».

Что значат уверения Печорина о любви ко всем женщинам мира? В ночь перед дуэлью он признается в своем полном банкротстве: «Моя любовь никому не принесла счастья, потому что я ничем не жертвовал для тех, кого любил: я любил для себя, для собственного удовольствия; я только удовлетворял странную потребность сердца, с жадностью поглощая их чувства, их нежность, их радости и страдания — и никогда не мог насытиться. Так, томимый голодом в изнеможении засыпает и видит перед собою роскошные кушанья и шипучие вина; он пожирает с восторгом воздушные дары воображения, и ему кажется легче; но только проснулся — мечта исчезает… остается удвоенный голод и отчаяние!» Вновь встретив былую возлюбленную, Печорин радуется обнаружению в душе своей острого волнения, доставляемого платоническим компонентом любви, но он максималист, ему мало того, что имеет. После письма Веры он пережил какое-то эмоциональное озарение, но горный ветер и ночная роса остудили его пыл, и все оборачивается циничной мыслью: «Все к лучшему!..»

Вот и пойми Печорина! Он может утверждать о женщинах, что любит «их во сто раз больше с тех пор, как… постиг их мелкие слабости», — и сетовать на то, что заранее, еще как мечтатель, обдумал все, а потому жизнь раздражает его, как «дурное подражание давно ему известной книге». В одном месте он пишет, что «всегда готов был им жертвовать спокойствием, честолюбием, жизнию…», в другом — признается, что «ничем не жертвовал для тех, кого любил…»

Горький парадокс: из этих контрастных утверждений нельзя какие-то признать недостоверными и вычеркнуть: все, что записано, Печориным пережито. Таков диапазон его устремлений!

Итог жизни Печорина печален: полное банкротство. Увы, не одно и то же: готов был жертвовать — и ничем не жертвовал… Почему не жертвовал?

Жертва приносится ради обретения, но неизбежна потеря, причем в крупных, а то и максимальных масштабах, предельная ставка — сама жизнь. Понятно, что такое выбирается сознательно, и на предпочитаемой чаше весов должно быть нечто значительное, самое весомое.

И молвил он, сверкнув очами:

«Ребята! Не Москва ль за нами?

Умремте ж под Москвой,

Как наши братья умирали!»

И умереть мы обещали,

И клятву верности сдержали

Мы в Бородинский бой.

Предпочтительное в любви Печорин для себя исключил, когда саму возможность женитьбы отодвинул в очень неопределенно далекое, так что эти отношения выстраиваются Печориным на заранее отмеренную глубину — и не более (с Бэлой это заранее не просчитывалось, а вышло по этому стандарту). Вот до жертв (с его стороны) дело и не доходит.

Тут мы выходим на самое серьезное противоречие мировоззренческой установки Печорина. В его неприязненном отношении к женитьбе превалируют эмоции — по факту, без надлежащей аргументации, а, присвоенные разумом, превращаются в аргумент! Категорично заявлено в его дневнике: «надо мною слово жениться имеет какую-то волшебную власть: как бы страстно я ни любил женщину, если она мне даст только почувствовать, что я должен на ней жениться, — прости любовь! мое сердце превращается в камень, и ничто его не разогреет снова. Я готов на все жертвы, кроме этой; двадцать раз жизнь свою, даже честь поставлю на карту… но свободы моей не продам. Отчего я так дорожу ею? что мне в ней?» Он пробует мотивировать такой странный зарок! «Это какой-то врожденный страх, неизъяснимое предчувствие… Ведь есть люди, которые безотчетно боятся пауков, тараканов, мышей… Признаться ли? Когда я был еще ребенком, одна старуха гадала про меня моей матери; она предсказала мне смерть от злой жены; это меня тогда глубоко поразило; в душе моей родилось непреодолимое отвращение к женитьбе… Между тем что-то мне говорит, что ее предсказание сбудется; по крайней мере буду стараться, чтоб оно сбылось как можно позже».