«Герой нашего времени»: не роман, а цикл

В двух эпизодах поведения штабс-капитана перед нами сходство несходного. Общее — результат короткой мысли, плод недальновидного ума. Разница — в самооценке: в одном случае — признание своей ошибки, во втором — опрометчивая уверенность в своей правоте. Что любопытно, читательская оценка неизбежно расслаивается: находятся единомышленники Максима Максимыча, но и те, кто увидит изъян в позиции штабс-капитана, причем оценит непосредственность поведения как достоинство в пожилом человеке, но не разделит поспешного суда над Печориным. Максим Максимыч относит Печорина всего лишь к числу людей, с которыми «должны случаться разные необыкновенные вещи!», но вовсе не считает сослуживца необыкновенным человеком, хотя и подпадает порой под его власть.

Д. Е. Тамарченко видит еще один повод для Печорина отклонить его намерение броситься на шею: «Он, по-видимому, был хорошо знаком с той бесцеремонностью штабс-капитана, которая неприятно удивила и автора путевых записок при встрече с Максимом Максимычем в гостинице: “Мы встретились, как старые приятели. Я предложил ему свою комнату. Он не церемонился, даже ударил меня по плечу и скривил рот на манер улыбки. Такой чудак!..”»254. (Подтверждается версия, что в крепости Максим Максимыч мог обращаться к Печорину на «ты». Причем односторонне). Что бесцеремонность свойственна натуре штабс-капитана, подтверждает сцена его общения с лакеем Печорина.

«— …Мы с твоим барином были приятели, — прибавил он, ударив дружески по плечу лакея, так что заставил его пошатнуться…

— Позвольте, сударь; вы мне мешаете, — сказал тот, нахмурившись».

Сам по себе жест персонажа, может быть, и не слишком значителен, чтобы задерживаться на нем, но он увеличивает значение, когда вписывается в цепочку фактов. Не слишком-то скромен Максим Максимыч, когда чувствует себя вправе жаловать окружающих знаками своего внимания — кого какими.

Не получилось по его желанию — и добрейший Максим Максимыч превращается в упрямого, сварливого штабс-капитана. Здравая мысль проскальзывает и в этих его рассуждениях: «Что ему во мне?» Но это не из разряда комплекса неполноценности. Напротив, возгорает желание самоутвердиться. Видимые преимущества Печорина штабс-капитан подает насмешливо: «Вишь, каким он франтом сделался, как побывал опять в Петербурге… Что за коляска!.. сколько поклажи!.. и лакей такой гордый!.. — Эти слова были произнесены с иронической улыбкой».

Конфликт явлен, конфликт неразрешим. Он вынесен на суд читателей, но он не может решиться большинством голосов. И дело тут не в количестве голосов, поданных за ту или иную позицию, и не в авторитете высказавшихся (на стороне Максима Максимыча голос самого государя императора): обе позиции все равно существуют, их не примирить. Перед нами типичная трагическая ситуация: у каждого своя (для него несомненная) правда!

Нужно ли уступать настоянию рассказчика: «Сознайтесь, однако ж, что Максим Максимыч человек достойный уважения?..» Сознаемся: да. И что — после этого и сварливость примем за добродетель? А ведь это чувство агрессивное. Оно разбужено Печориным, но он уехал и вряд ли прихватил с собой впечатление от ему не нужной встречи. Разбуженная обидой досада выплескивается просто на подвернувшихся под руку.

«— Где нам, необразованным старикам, за вами гоняться!.. Вы молодежь светская, гордая: еще пока здесь, под черкесскими пулями, так вы туда-сюда… а после встретишься, так стыдитесь и руку протянуть нашему брату.

— Я не заслужил этих упреков, Максим Максимыч.

— Да я, знаете, так, к слову говорю…»

Было бы прямой ошибкой считать, что сварливость Максима Максимыча — это лишь настроенческая реакция, да еще спровоцированная ситуацией. Нет, это приоткрывшееся свойство натуры. «Время, погубившее Печорина, должно было обездушить и доброго Максима Максимыча. После того, как он предрек дурной конец Печорина, автор пророчит нравственную гибель штабс-капитану; этим и заканчивается рассказ “Максим Максимыч”…

Сердце Максима Максимыча очерствеет и душа его закроется именно потому, что он, штабс-капитан, опора власти, в своем отношении к человеческой жизни и смерти порой не возвышается над дикими горцами»255.

Вот ближайший эпизод: «Мы простились довольно сухо». На этот раз, надо полагать, с инициативой Максима Максимыча. Очень может статься, что история с Печориным подвигнет Максима Максимыча давить на окружающих своим положением хоть не великого, но начальника: пусть срабатывает авторитет чина.

«…Максим Максимыч не лишен и самолюбия… Несколько свысока отнесся он к новому знакомцу — странствующему офицеру, достаточно непочтительно пустив “огромный клуб дыма”, не желая вступать в разговор. И пусть это высокомерие объясняется просто — встреча “кавказца” с новичком, оно психологически весьма значимо. Лукавая улыбка Максима Максимыча, неоднократно отмечаемая Лермонтовым, также должна показать определенное превосходство героя над собеседником»256.