«Герой нашего времени»: не роман, а цикл

На рассвете, хотя лицо и хранило «следы мучительной бессонницы», Печорин остался доволен своим видом. «Холодный кипяток нарзана» вернул ему бодрость.

В пути Печорин вряд ли думал о дуэли. На коне среди природы он всегда сливался с ней, в это утро — особенно трепетно. Зато, встретившись с противником, он уж ни на что не отвлекается.

Замысел свой Печорин формулирует прямо, и это не приговор, а условие: «Я решился предоставить все выгоды Грушницкому; я хотел испытать его; в душе его могла проснуться искра великодушия, и тогда все устроилось бы к лучшему…» Но в условии содержится некоторая двусмысленность — требование публично отказаться от клеветы и попросить извинения. Понимает ли Печорин, что якобы «выгодное» условие для Грушницкого фактически не выполнимо? Может ли Грушницкий счесть свое обвинение Печорина клеветой? Они же с драгунским капитаном застали Печорина ночью на балконе княжны Мери. Капитан, наблюдавший за окнами, не заметил (и оба караульщика не говорят о том, чего не заметили), как Печорин оказался на балконе (он спустился с верхнего этажа, а потом задержался на балконе, подсмотрев, как княжна сидит в постели перед раскрытой книгой, не читая ее). Грушницкий ошибается, иронизируя над княжной, но он не знает: княжна не ведает, что на ее балконе побывал кто-то посторонний.

Печорин перед противниками не скрывает, что был на балконе. Капитану как несомненному секунданту Грушницкого, объявившему, что и он был в караульщиках, заявлено: «А! так это вас ударил я так неловко по голове?» Но неизбежное признание верно только наполовину.

Двусмысленность ситуации увидел А. А. Аникин, но истолковал ее односторонне: «Изощренная мистификация — составление дуэли с Грушницким, в результате чего складывается мнение, что он защитил честь княжны Мери. Простодушный муж Веры обращается к нему “Благородный молодой человек!” и т. д., в то время, как Печорин оклеветал княжну , признавшись перед своими противниками, что был ночью у нее…»331

. Но каждая из сторон конфликта обладает своей полуправдой, а за свой кусочек правды держится упрямо. Печорин не может отрицать то, в чем его уличают: что он был на балконе и под балконом княжны (это не означает — быть у нее, но и честь княжны не оберегает). Грушницкий стрелял в Печорина холостым выстрелом, но он не знает всей ситуации. Чего от него требуют? Чтобы он в ресторации объявил, что Печорина на балконе княжны не было? Но он там был! О том, что он «гостил» не у княжны, а этажом выше, Печорин своих противников не оповещает, оставляя их в «добросовестном заблуждении».

Понимает ли Печорин, что Грушницкому принять его условие невозможно? А ситуация тут усложняется: Печорин ждет от него двойного отказа — не только от заявления, порочащего честь княжны, но и от шаржа, придуманного для пародийной дуэли. Двойная цель рассеивает внимание дуэлянта. К тому же решивший испытывать Грушницкого Печорин не учитывает, что имеет дело со слабым человеком: «Согласившись принять участие в жестоком и коварном издевательстве над Печориным, Грушницкий сразу теряет контроль над событиями. Им, как марионеткой, управляют, с одной стороны — драгунский капитан, а с другой — Печорин»332. Так что его внутренних переживаний, попытки пробуждения в нем великодушия недостаточно, чтобы изменить ход события.

Поединок на шести шагах, ухмыляясь, предлагает драгунский капитан, когда ими замышлялась дуэль шутовская. При обсуждении условий настоящей дуэли шести шагов требовал Грушницкий; так и условлено.

Вернер, как и положено секунданту, предлагает соперникам примириться. Печорин изъявляет согласие, если будет принято его условие. «Капитан мигнул Грушницкому, и этот <выразительный синоним находит Печорин!>, думая, что я трушу, принял гордый вид, хотя до сей минуты тусклая бледность покрывала его щеки. С тех пор как мы приехали, он первый раз поднял на меня глаза, но во взгляде его было какое-то беспокойство, изобличавшее внутреннюю борьбу». О бледности у нас уже шла речь, это скорее (прикочевавший сюда из лапидарных описаний в романтических поэмах) штамп; зато беспокойство во взгляде как знак внутренней борьбы — психологическая деталь точная, индивидуальная. Она свидетельствует: Грушницкий не лишен совестливости; это его совесть бунтует против бесцеремонности драгунского капитана; но на открытый бунт против него, идя на попятную, он не способен, потому что когда-то согласился принять участие в придуманной тем подлой игре.

Противники обменялись колкостями. Печорин предлагает подумать: «один из нас непременно будет убит.

— Я желаю, чтобы это были вы…

— А я так уверен в противном…

Он смутился, покраснел, потом принужденно захохотал.

Капитан взял его под руку и отвел в сторону, они долго шептались. Я приехал в довольно миролюбивом расположении духа, но все это начинало меня бесить».