Герой последнего боя

«Добрый день, Матьша! Как службу несешь? У меня дело идет на большой палец. Служу честно, службу несу исправно. Из огневиков меня перевели во взвод управления. Сейчас я глаза и уши командира. Понимаешь ли ты это, дальневосточник? Я сейчас не просто артиллерист, а артиллерийский разведчик. А это значит — наблюдатель, радист, корректировщик. Вот какое дело поручается мне.

Мотька, ты только представь, какое замечательное дело, разведка. На случай войны разведчик всегда впереди. Понимаешь, не в обозе, а впереди, под носом врага, а то и в его тылу. Это опасно, но зато и романтично…»

2

Мы не знаем, как сложилась судьба молодого солдата в первые дни войны. Не удалось найти его однополчан, не сохранились и письма.

— До войны, — рассказывает его сестра Мария Тихоновна, — Вася писал каждую неделю. Получим от него письмо, а вечером, когда все соберемся дома, вслух читаем. Интересные были у него письма. Последнее довоенное письмо за два дня до нападения на нас Гитлера получили. А потом больше года ни весточки. Мать и отец иссохли. Да и мне тяжело. Муж погиб, брат без вести пропал. Но я крепилась, отца и мать успокаивала: чувствовало сердце, что Вася жив. И не обмануло оно меня. Два письма от брата пришло.

Писал в них Василий Тихонович о том, как их полк принял на себя первый удар гитлеровцев, как стойко дрались артиллеристы и пехотинцы, как они отразили натиск врага и заставили захватчиков отойти на исходные рубежи. Но обошли их фашисты справа и слева, пришлось отступать. Отступая, дрались за каждое село, за каждый бугорок родной земли.

…Случилось это в первые дни войны. Наши войска укрепились на новых позициях. Командование полка приказало группе разведчиков проникнуть в тыл врага, засечь его огневые точки и дать на командный пункт их координаты. С рацией и стереотрубой за плечами четыре комсомольца ушли в тыл противника. Они нашли огневые точки врага, связались с КП[2] полка, сообщили их координаты и стали корректировать огонь наших батарей.

Одна за другой глохли фашистские пушки, взлетали в воздух изуродованные пулеметы и минометы.

— Бей их, проклятых, бей! — мысленно говорил Казанцев, отыскивая новые цели. И вдруг вблизи их окопчика залопались мины.

— Запеленговали, — прошептал командир группы сержант Петр Севастьянов и чуть приподнялся над бруствером окопа. На опушке леса показалась цепь вражеских солдат. Стреляя на ходу, они приближались к разведчикам. Севастьянов посмотрел на товарищей и твердо сказал:

— Без команды не стрелять! Биться насмерть.

Разведчики не ответили. Но по тому, как они, крепко сжав в руках карабины, приготовились встретить врага, понял, что мог и не говорить об этом.

Минометный обстрел оборвался так же внезапно, как и начался. Теперь только сухо стрекотали автоматы да пронзительно свистели пули. Василий нажал на спусковой крючок одновременно с товарищами. Поредевшая цепь врага тотчас сомкнулась и, строча из автоматов, метнулась к горстке советских солдат. Навстречу полетели гранаты. Немцы отошли к опушке леса. Вокруг окопа тотчас завыли мины.

К полудню разведчики отбили еще две атаки. После третьего натиска фашистов сержант подсчитал боеприпасы.

— Сорок патронов, по две гранаты на человека и четыре приклада, это кое-что стоит, — сказал он и вдруг, прижав ладонь к груди, медленно опустился на дно окопа. Рядом грохнул снаряд. Взрывная волна сильным резким рывком схватила Казанцева и вырвала из окопа.

…Очнулся Василий от надоедливого звука: кто-то играл на губной гармошке. Надоедливые монотонные звуки неслись откуда-то справа. Превозмогая невыносимую боль во всем теле, Василий с трудом повернул голову в сторону звуков. Рядом лежал сержант, чуть в стороне — радист, а дальше, у распахнутых настежь ворот сарая, с автоматом на груди сидел фашист. Перед глазами у Казанцева расплылись черные круги, и он вновь впал в беспамятство.