Герои умирают

Он действительно не замечает, что я здесь, пока моя рука не берет его в замок за шею. Он застывает, зная, что я могу задушить его раньше, чем он шевельнется. Я шепчу ему в ухо: «Чудно́ иной раз все выходит, а? А теперь скажи мне то, что я хочу знать, и тебе не будет больно». Он притворяется, будто и знать не знает, о чем я, а сам тихонько опускает руку к сапогу, где у него, конечно, припрятан кинжал.

Или… да как угодно…

Эти фантазии в духе мачо проносятся в моей голове за доли секунды: они даже не мои, в смысле, я их не придумываю, они просто есть в моей голове, вертятся в ней, как голодные акулы, и только и ждут, когда на безликих масках нарисуют чьи-то черты и вставят имена в диалог. Я могу целый день стоять, убивая время и разыгрывая бесконечную пьесу из обрывков романов, киносценариев и пьес, Приключений и рекламных роликов «Сказок драконов», которыми мой мозг набит, как память компьютера, но тут на стену справа от меня падает чья-то огромная тень и пара выпуклых глаз размером с мой кулак каждый заглядывает мне в глаза.

Это огр. Росту в нем футов девять, а плечищи – как расстояние от одного моего локтя до другого, если развести руки в стороны. На нем дорогая, красиво расписанная кольчуга, которая шуршит, словно осенние листья, когда он подходит ко мне – слишком близко. Моргенштерн в его лапе утыкан шипами, каждый из которых длиной с мой мизинец – и не намного острее.

Глядя на меня, он говорит, вернее, рокочет:

– Прошу прощения, господин. Но это место только для обслуги. Отойдите.

Из его рта разит тухлым мясом.

– Хорошо, сейчас отойду. Не надо толкаться.

Я чувствую, как вибрирует под моими ногами пол, – должно быть, стража как раз поравнялась с дверью. Огр щурится на меня так, словно пытается вспомнить мое лицо, его рука опускается, словно подъемный мост, и лапа шириной с нагрудный доспех ложится мне на плечо.

Стража ломится в дверь с той стороны, слышны их крики. Огр бросает взгляд на дверь, и этой секунды хватает мне, чтобы вывернуться из его хватки и броситься наутек.

Дверь на улицу распахнута, золотой свет свободы льется через нее внутрь…

Но ведь здесь Берн, и он сидит спиной ко мне.

Даже на коротком рывке мне хватает ловкости, чтобы увернуться от всех, кто крупнее меня, и силы, чтобы сбить с ног тех, кто поменьше. Оставляя за собой крики и суматоху, я несусь по залу и, похоже, развиваю сверхзвуковую скорость: сам я не слышу звуков, которые раздаются позади меня.

Берн едва начинает поворачивать голову, когда я оказываюсь у ограждения вокруг ямы для игры в кости и не задумываясь перескакиваю через него, бросаю себя вперед, как копье.

В воздухе я напрягаю шею и тараню Берна макушкой в челюсть. Руками я вцепляюсь в его руки, и мы летим на стол, разбрасывая кости и монеты. Другие игроки отскакивают в стороны, вопя от неожиданности, стол разлетается под нами в щепки. Когда мы с Берном врезаемся в мраморные ступеньки с другой стороны ямы, над нашими головами уже вовсю буравит воздух серебряный свисток распорядителя ямы, а вдалеке топочут бегущие на зов огры.

Мне плевать: я упал сверху.

Края ступенек врезаются ему в плечи – больно, должно быть, до чертиков, – и его мускулы расслабляются. Я переплетаю свои ноги с его ногами и делаю локтевой захват за шею, чтобы запрокинуть ему голову и придушить. Его мутный взгляд тут же фокусируется, он коротко шепчет:

– Ты…

Короткая волна испуга пробегает по его лицу, вызывая во мне самую примитивную реакцию: ярость, как цунами, прокатывается через мой позвоночник и вулканическим взрывом изливается в мозг, окрашивая все вокруг красным.

– Да, сука, ты не ошибся.

И я подкрепляю эмоциональный эффект своих слов крепким ударом ему в нос, от которого тот сворачивается набок. Брызжет кровь: она на моем кулаке, на его лице, на моих губах, я чувствую ее запах и вкус, и даже если в следующую секунду я умру, мне плевать. Лишь бы успеть вцепиться зубами ему в глотку.

И я бью его снова.

Он вырывается, но я вцепился крепко и хрена с два отпущу. Схватив его за волосы, я бью его лбом о край ступеньки – еще, и еще, и еще раз; белый мрамор в фиолетовых прожилках покрывается изысканным узором из алых пятен.

Но он еще в сознании, ухмыляется разбитыми губами, скалит красные зубы, значит придется выбирать между удовольствием колотить его дальше, пока он не сдохнет, или сразу перерезать ему горло ножом, не дожидаясь, пока меня оттащат от него огры, и этот выбор отчасти возвращает меня к реальности.