Герои умирают

– Я ведь говорил тебе, мы будем помогать Ма’элКоту всеми возможными путями.

Человек в бархатном костюме делает шаг вперед и говорит:

– Я Тоа-Ситель, Герцог Общественного порядка, а ты, Кейн, мой пленник.

Я вскакиваю со стула так резко, что монахи за моей спиной хватаются за посохи, а люди Тоа-Сителя вскидывают арбалеты и живой стеной отгораживают Герцога от меня.

– У меня нет времени.

Тоа-Ситель спокойно отвечает:

– Твое время принадлежит мне. Я поклялся доставить тебя к Ма’элКоту, и я сдержу клятву.

Но я смотрю не на него, а на Крила. Сделав шаг, я оказываюсь так близко к нему, что могу разглядеть черные точки пор на его лице и корку из чернил каракатицы, засохшую на печатке Магистра.

– Знаешь, нет ничего опаснее, чем интеллектуал у власти, – говорю я ему таким панибратским тоном, словно мы, как встарь, беседуем за кувшином вина где-нибудь в Твердыне Гартана. – Он способен найти рациональное объяснение любому преступлению и никогда не позволит абстракциям, вроде справедливости, верности или чести, сбить его с толку.

На щеках Крила выступает краска, но тут же исчезает.

– Пора бы тебе уже повзрослеть, Кейн. Ты же знал, что это случится: мы не позволим тебе подвергать опасности Ма’элКота.

– К черту Ма’элКота, – говорю я спокойно, втайне цитируя Берна, который произнес эти же самые слова совсем недавно, улыбаясь так, словно сам не верил, что произносит такое. – Я о нас с тобой.

– Кейн…

– Ты нарушил святость Убежища, Крил. Посольство укрыло меня в своих стенах, а ты выдал меня врагам. Ты знаешь, какое за это полагается наказание. Или ты думал, что я тебя не убью?

Он вздыхает почти презрительно, его взгляд скользит по четверым монахам и людям Герцога с их арбалетами.

– Вряд ли такая опасность грозит мне прямо сейчас, Кейн, учитывая обсто…

Ребро моей ладони отрубает остаток предложения, мой лоб с хрустом врезается в его переносицу, ломая ее. Внезапность моего нападения не позволяет ему собраться, мышцы его шеи расслаблены. Обеими руками я хватаю его за голову и резко поворачиваю: его затылочный позвонок переламывается с хрустом промокшей деревяшки, перебивая ему спинной мозг. Никто в комнате и пальцем пошевельнуть не успел, а он уже лежит на полу и дергается в конвульсиях.

Среди всеобщего молчания я говорю:

– Ну вот, а я-то надеялся, что проживу здесь спокойно целый день и никого не убью.

Остолбеневшие было монахи разражаются громкими криками. Они подскакивают ко мне с занесенными посохами, но останавливаются при виде тускло поблескивающих наконечников арбалетных стрел, которые направлены теперь почему-то на них, а не на меня.

Герцог Тоа-Ситель говорит:

– Этот человек – мой пленник, а я дал клятву доставить его к Ма’элКоту. – Его бесцветный голос не оставляет сомнений: если понадобится, он прикажет стрелять. – Отойдите от него. Взведенный арбалет – механизм деликатный; дрогни у кого-нибудь из моих людей рука, он и выстрелит.

Один из монахов, по виду старше остальных, может быть, даже мой ровесник, протягивает свой посох вперед, как барьер.

– Не тратьте время. Ты, беги за братом целителем. Сегодня дежурит жрец Хрила, может быть, он сможет спасти посла.

Младший монах выскакивает за дверь, и его шаги быстро удаляются по коридору.

Я говорю:

– Он не успеет.

Старший монах смотрит мне в глаза и пожимает плечами.

Еще минуту-другую мы не двигаемся с места и смотрим, как умирает Крил.

В одной из моих старых книжек я читал, что есть такие удары, которые убивают на месте, и один из них – это удар в нос, когда хрупкие косточки околоносовых пазух ломаются, а их осколки, пробив фронтальную кость черепа, одну из самых мощных в теле человека, врезаются в мозг. Чушь полная, но иногда мне хочется, чтобы это было правдой.

На самом деле такой вещи, как мгновенная смерть, не бывает; органы умирают каждый со своей скоростью, по-своему, заставляя человека дрожать крупной дрожью или мелко трястись, биться в конвульсиях или просто обмякать и падать на землю, как куль с мукой. И если вам предстоит умирать в полном сознании, то ваш конец будет тяжким.

Крил умирает в сознании.

Говорить он не может; ломая ему шею, я раздавил ему горло, так что его легкие наполняются кровью, зато он смотрит на меня. В его глазах ужас; он словно просит меня сказать ему, что это все не по-настоящему, что это происходит не с ним, не сейчас, а сам чувствует, как конвульсивно дергается его тело, чувствует запах своих экскрементов, когда мочевой пузырь и кишечник опорожняются одновременно. Но что сделано, того не переделаешь. Если бы повернуть время назад, я бы не повторил это снова.

Иногда умирающие спрашивают, кто словами, а кто и просто глазами: «Ну почему? Почему я?» Крил не спрашивает – он знает ответ.

Это потому, что я такой старомодный парень.

Тоа-Ситель говорит задумчиво:

– Ты обладаешь экстраординарными способностями к убийству. Однако не надейся, что тебе когда-либо удастся застать меня врасплох.

Я смотрю на него, а он на меня.

Тень улыбки скользит по его губам, когда он опускает глаза на затихшего на полу Крила.