Герои умирают

– Не исключено, что Ма’элКот сейчас самый важный человек в мире. Именно от него зависит само выживание нашего вида, ты это понимаешь? Возможно, именно ему, и никому другому, удастся объединить все земли людей; а ведь если мы перестанем грызться друг с другом, никаким недочеловекам против нас не выстоять. Мы считаем, что Ма’элКот способен на это. Он – тот конь, на которого мы сделали ставку в этом забеге, и мы не позволим тебе выбить нас из седла.

– Мы?

– Совет Братьев. Весь Совет целиком.

Я презрительно фыркаю. Совет Братьев, когда собирается целиком, не может прийти к согласию даже в том, какой сегодня день недели.

– Повторяю, я в Анхане по частному делу.

– Если бы ты повстречал Императора лично, поговорил с ним, ты бы сам все понял, – продолжает Крил, и его глаза вспыхивают мессианским огнем; похоже, он верующий. Крил протягивает к алтарю руки так, словно делает жертвоприношение. – Его присутствие всеобъемлюще, а мощь его интеллекта потрясает! То, как он сумел взять Империю в свои руки…

– Поубивав своих политических противников, – негромко говорю я, и по лицу Крила вдруг проскальзывает выражение глубокого удовлетворения, как будто я наконец сознался.

Может быть, так оно и есть.

А может быть, и наоборот, но тут уж я ничего не могу с собой поделать. Беспримесный восторг, с которым он говорит о новом Императоре Анханана, превращает его в такую удобную жертву насмешек, что я не в силах устоять перед искушением.

– Враги Ма’элКота – это враги Империи, – стоит он на своем. – Враги человечества. Так неужели он должен церемониться с предателями? Разве это сделает его лучшим правителем, чем он уже есть?

Я прохладно улыбаюсь ему и цитирую:

– «Тот, кто делает мирную революцию, делает кровавую революцию неизбежной».

Он откидывается на спинку кресла, словно отшатываясь от меня:

– Так вот, значит, каково твое отношение. Дартельн говорил то же самое, только другими словами.

– Да, Дартельн умен, – отвечаю я. – И как человек он во много раз лучше тебя.

Крил устало отмахивается от моих слов:

– Дартельн – ископаемое. Он не хочет видеть, что Ма’элКот – наш шанс сделать огромный рывок вперед, одним скачком достигнуть цели. Нет, он считает, что к ней надо идти старыми проверенными методами; вот и применяет теперь эти старые проверенные методы к выращиванию пшеницы в обители Утес Джантогена.

Наше свидание что-то затянулось, и это заставляет меня нервничать. Подавшись вперед, я упираюсь локтями в колени и посылаю ему самый честный взгляд, на какой я только способен.

– Крил, слушай. Я очень рад за тебя – ты занимаешь большой пост, и я понимаю твою заботу о Ма’элКоте. Но если хотя бы половина того, что я о нем слышал, правда, то ему некого бояться, в том числе и меня, даже если бы я и вправду хотел его убить. Но я здесь за другим – моя девушка где-то тут, в городе, и попала в беду, а я пришел, чтобы ее выручить. Вот и весь мой интерес.

– И ты готов дать мне слово, что ничего не предпримешь ни против самого Ма’элКота, ни против тех, кто правит с ним Империей?

– Крил…

– Дай мне слово.

А он хорошо выучился командовать; каждая нотка в голосе дает понять, что увильнуть не удастся. Даю слово – простая фраза, которая легко соскальзывает с губ; мое слово – не больше, чем я сам, и нарушить его не труднее, чем сломать человека.

Но мое слово и не меньше, чем я сам, и жажда жизни у него такая же, как у меня. Поэтому я пренебрежительно пожимаю плечами и говорю:

– Что значит мое слово? – Вопрос риторический. – Слово – не цепь у меня на руках, как оно помешает мне поднять кулак на кого угодно?

– Наверное, ты прав. – Усталость вдруг проступает во всем его облике, словно мантия посла тяготит его тело и якорем виснет на его духе. Пыл, горевший в его глазах совсем недавно, угас, губы изгибаются в циничной усмешке. – Что ж, думаю, мне все же пришлось бы это сделать, так или иначе. Ты лишь слегка облегчил мне задачу.

Он встает – тяжело, как старик, – и подходит к двери покоя. Остановившись, он оглядывается на меня, словно сожалея, снимает засов и распахивает дверь:

– Благодарю за ожидание, Ваша Светлость. Кейн здесь.

Шесть человек в синих с золотом мундирах Королевских Очей маршевым шагом входят в комнату. У каждого на поясе короткий меч и кинжал. Входя, они натягивают тетивы очень компактных арбалетов, на каждом из которых уже лежит по стальной стреле. За ними входит седьмой – заурядная внешность, мышиного цвета волосы. Зато на нем блуза из темно-бордового бархата с перевязью из белого шелка с золотым шитьем. Еще на пороге он бросает беглый взгляд на святилище в углу и коротко кивает статуе. Тонкий меч с усыпанной драгоценными камнями рукояткой, который свисает с его перевязи, выглядит скорее церемониальным, чем боевым оружием. В одной руке он держит черный бархатный кошелек на завязках. Кошелек раздут от монет – цена моей головы, не иначе.

– Крил, – произношу я, – в свое время я говорил о тебе немало неприятных вещей, а думал и того хуже, но даже тогда я не верил, что ты действительно меня сдашь.

Но он, ничуть не смущаясь, отвечает: