Герои умирают

– Это большая редкость – встретив человека, немедленно убедиться, что его репутация полностью заслужена. Как по-твоему, кто опаснее: интеллектуал… – тут он снова поднимает глаза и смотрит на меня в упор, – или идеалист?

– Не оскорбляй меня. Да и его тоже.

– Мм… – Он кивает. – Идем.

Один из монахов помоложе ровным, недрогнувшим голосом заявляет:

– Теперь тебе нигде не будет спасения, Кейн из Твердыни Гартана. Тебе нигде не укрыться от мести Монастырей.

Я встречаю взгляд монаха постарше:

– Он нарушил закон. Ты видел.

Тот кивает.

– И ты засвидетельствуешь это.

Он снова кивает:

– Я не стану марать себя ложью ради такого человека.

Тоа-Ситель опускает черный бархатный кошелек на пол рядом с телом Крила. Из кошелька вываливается золотой ройял и катится по каменному полу, вычерчивая отчаянную дугу сначала вокруг головы лежащего, а затем между ног стоящих монахов. Все глаза бесстрастно следят за движением монеты, никто не двигается и когда она, подребезжав, затихает на полу.

Тем же бесцветным голосом Тоа-Ситель продолжает:

– Что ж, по крайней мере, на богатые поминки он себе заработал…

Он делает жест рукой, и солдаты вскидывают арбалеты так, чтобы в случае чего не зацепить меня выстрелом. Мы уже уходим, когда в коридоре раздается приближающийся металлический лязг – это идет жрец Хрила в доспехах. Слишком поздно.

Теперь, когда Крил мертв, никому в Посольстве не хватит власти, чтобы задержать Герцога Империи и его людей, так что мы беспрепятственно выходим на улицу.

За воротами они очень профессионально кладут меня на мостовую, надевают наручники и кандалы на лодыжки. Мостовая холодная, камни блестят после дождя. Я не сопротивляюсь – ясно же, что любой из них с радостью пустит стрелу мне в колено, если я хотя бы дернусь, так что лучше обойтись без глупостей. Тоа-Ситель лично протягивает мне руку и помогает встать.

Долго и медленно мы идем по улице Богов к дворцу Колхари. Встает луна, перламутровая из-за влажной пелены, которая опустилась на город с закатом и теперь усердно полирует камни, влагой оседает у меня на лбу. Шагать тяжело – кандалы трут, к тому же Тоа-Ситель лично держит конец прикрепленной к ним цепи в руке. Все молчат, да и что тут говорить.

Я размышляю о том, отдаст ли Совет Братьев приказ отомстить мне за смерть Крила или нет. Пятьдесят на пятьдесят, – может, решат, что и я заслуживаю смерти, а может, наградят. В конце концов, я сделал за них грязную работу. Обет давать Убежище гонимым – один из самых священных для любого монаха, а его нарушение обычно карается смертью.

Но это все уловки, отговорки, которые я придумываю, как будто и впрямь собираюсь стоять перед Монастырским Судом.

Если говорить правду, то я все равно бы его убил: за то, что он предал меня, за то, что разлучил меня с Шанной, за то, что из-за него топор палача, быть может, уже занесен над ее шеей.

Никто, ни один человек на свете не должен жить, сотворив такое.

Перед нами медленно вырастает величественная арка ворот Диль-Финнартина, а за ее серебряным мерцанием вздымается к небу потрясающая громада дворца. Тоа-Ситель называет капитану у ворот пароль, и створки распахиваются, пропуская нас внутрь.

Ха. Что ж, зато не надо теперь ломать голову над тем, как проникнуть во дворец. Может, мне удастся…

19

– Администратор? Мм… Администратор Кольберг? – приглушенным почтительным шепотом окликнул Артуро Кольберга с экрана его личный секретарь.

Кольберг нервно сглотнул – он уже знал, что предвещает этот тон. Торопливо смахнув со стола крошки от ужина, он яростно вытер салфеткой губы и как мог тщательнее вытер руки. Затем сделал глубокий вдох и долгий выдох, успокаивая не в меру расходившееся сердце.

– Да, Гейл?

– Администратор, линия один, это Женева.

Когда Кейн скрылся за дверями дворца в Анхане и связь с его мыслепередатчиком прервалась, Кольбергу пришлось переделать сотню дел – начиная с приказа о регулировке введения питательной жидкости для первоочередников и заканчивая редактурой первого клипа «Обновленного приключения». С обрывом связи все первоочередники мира перешли в режим автоматического цикла, так что в кол-центр калифорнийской Студии хлынули звонки со всего света: технические директора других студий интересовались, что произошло, причем одни просто выражали любопытство, другие были в панике. Оказавшись в гуще этого хаоса, Кольберг мужественно боролся с искушением решить все проблемы одним махом.

Но первое, что он предпринял, был звонок Совету Директоров в Женеву.

Ожидая реакции оттуда, он занялся другими делами; немногим больше часа ушло у него на то, чтобы привести в чувство всех технических директоров, погрузить первоочередных зрителей Кейна в мирные циклы искусственного сна, заказать себе ужин и продвинуть пару задач помельче – принять маркетинговые решения по двум звездам меньшего калибра, а также высказать свое авторитетное суждение насчет расписания одной многообещающей Актрисы. Все это позволяло ему притвориться, будто «Из любви к Паллас Рил» не поглощает все его внимание целиком.