Герои умирают

Яму наполняли раскаленные докрасна угли, источавшие сильный жар без запаха и дыма. Над ними стоял массивный котел на бронзовых ножках: широкий и приземистый, как сотейник, он был достаточно глубок, чтобы человеку можно было сидеть в нем, погрузившись до пояса. Котел обслуживали пажи: одни бегали вокруг, помешивая внутри длинными деревянными палками, которые им приходилось держать на вытянутых руках над головами, мокрыми от пота, другие что-то подливали в варево, а третьи перетаскивали с места на место огромные кожаные мехи. Поставив их на пол, пажи вдвоем наваливались на мощные рукоятки и вдыхали в рдеющие угли новую жизнь, отчего те из красных становились желтыми.

В котле булькало что-то похожее на грязь или, скорее, на очень мокрую глину. Кейн сразу подумал, что от нее-то, должно быть, и идет этот странный дух – кровавый, но едкий, будто кислотный. Воздух в зале плыл и колебался от жары.

В кипящей грязи босиком топтался Император Ма’элКот.

Да, ошибиться было невозможно – это был именно он. Его выдавал рост. Кейн замер на пороге и оттуда следил за каждым движением Императора. На задворках мозга зашевелилось воспоминание, словно чей-то настойчивый палец пробрался к нему в череп и щекотал его изнутри, как тогда, в кабинете Кольберга: где-то он уже видел эти движения, эту мимику, слышал эти интонации.

На Императоре был только килт из темно-малинового бархата с золотой нитью, а своими движениями, исполненными неспешности и величавой грации, Ма’элКот напоминал динозавра или дракона. Он буквально перетекал из одной позы в другую, наслаждаясь игрой мускулов на своих массивных плечах, руках, груди и спине, упивался ею, словно это была разновидность духовности, удовлетворявшая его персональную потребность в прекрасном, такую же насущную и простую, как потребность в сексе.

Но не здесь крылась причина мучительного ощущения чего-то смутно знакомого. Эти движения Императора были такими же стилизованными, как у бодибилдера, и выверенными, как у танцора балета.

Горячая глина под ногами Ма’элКота булькала и плевалась, бордовые кляксы липли к его икрам, но он обращал на них не больше внимания, чем на ветер от мехов в руках пажей. Его глаза, ярко-зеленые, как два свежих листка клевера, то и дело вспыхивали изумрудным огнем. Вот он поднял руку, словно священник, благословляющий толпу, и из глины, изрыгая клубы пара, поднялось бесформенное нечто.

Глиняная глыба весом под сто килограммов висела в дрожащем от жары воздухе в двух метрах над поверхностью, удерживаемая лишь волей Ма’элКота. Пять псевдоподий вылезли из ее боков так стремительно, точно она отрастила их сама, по собственному произволу. Лишняя глина отвалилась, шлепаясь в котел, как свежее дерьмо. Четыре конечности истончились и вытянулись, пятая, наоборот, сократилась и округлилась, и масса приняла форму человека.

Рядом с могучим Императором гомункул казался крошечным и слабым. Он вращался в воздухе, при каждом обороте приобретая все больше сходства с человеком. Волны и складки пошли по его телу, предвещая явление одежды. Лицо медленно поворачивалось к Кейну, и он увидел коротко подстриженные усы, небольшую бородку, которая не столько скрывала, сколько подчеркивала линию подбородка, и нос со шрамом, сломанный в драке. У него пересохло во рту.

Он уже поднял было ногу, чтобы подойти поближе, когда Ма’элКот сказал:

– Пожалуйста, не шевелись. Это не так легко, как ты думаешь.

Но ведь он даже головы в его сторону не повернул! Как же он увидел, что Кейн стоит там, у порога? Уж не глазами точно.

Кейн смотрел на глиняную статую, еле осмеливаясь дышать. «Клянусь Клинком Тишалла, – подумал он. – Это же я».

Мысль, додуманная им до конца, тут же стала правдой – перед ним была точная копия его самого, реплика, можно сказать, правда цвета глины. Поза и та была такой же. Псевдо-Кейн висел, медленно вращаясь, точно труп на виселице, а Ма’элКот любовался своей работой. Голос Императора был теплым и приятно рокотал в ушах, – наверное, так ребенок, находясь внутри матери, слышит голос отца сквозь стенки ее утробы.

– Все, Кейн, теперь можно. Пожалуйста, проходи.

Пажи продолжали суетиться вокруг котла, помешивая и поддувая, и совершенно не обратили внимания на Кейна, когда тот вошел в зал. Он ступал робко, его грудь распирало чувство, которому он никак не мог подобрать названия, ведь он никогда ничего подобного не испытывал. Наконец он понял – это был трепет.

Прямо у него на глазах вершилось поразительное, это была потрясающая демонстрация мастерства: нельзя было даже представить человека, который контролировал бы свое окружение лучше, чем Ма’элКот.

«А я еще подрядился его убить, – подумал Кейн. – Придется застичь его как-нибудь врасплох, ночью».

Ма’элКот шагнул к нему по кипящей глине, не обращая внимания на жару и пар, а Кейн-манекен болтался рядом с ним в воздухе, подскакивая, точно щенок. Император улыбнулся Кейну так, что у того потеплело в груди, как от хорошего виски, и вдруг спросил:

– Никак не могу решить, куда Мне вставить этот кусок. Что скажешь?