Был конь у Райхана, коням господин,Подпрыгивал к небу на сорок аршин.И вот Ахмедхану Райхан подарилМогучего мать, — украшенье кобыл.Однажды табунщики шумной толпойКоней своих выгнали на водопой,И вдруг кобылица, резвясь на ветру,Ударив по холмику мощной ногой,Пробила копытом в могиле дыру.И видит: во мраке, глазами блестя,Руками по комьям земли колотя,Глядит из могилы живое дитя."Наверно исчахла у матери грудь, —Сказала она и легла отдохнуть. —Могила темна, холодна, глубока,Пускай он попьет моего молока".С тех пор ежедневно кобыла тайкомКормила младенца своим молоком,И стала она, словно палка, тонка,И кожа на брюхе отвисла мешком.И вот к Ахмедхану табунщики в домВбежали и молвят, склонясь перед ним:"Худеет кобыла с той самой поры,Как ходит к могильной плите Гуль-Ойим,Твоей благородной несчастной сестры.Худеет кобыла, что делать нам с ней?"От срама и страха стал снега бледнейСудьбой уличенный хитрец АхмедханИ молвил: "Когда кобылица опятьПридет на могилу сестры полежать,Пускай подползет к ней табунщик одинИ ловко накинет на шею аркан.Подпрыгнет она на двенадцать аршин,И станет известно, что скрыто под ней".На кладбище все побежали скорей,Подкрался к кобыле табунщик один,Вскочил, размахнулся, и легкий арканВзлетел и понесся, в полете свистя.И сразу кобыла взвилась к небесам,В прыжке ее было двенадцать аршин.И видят они: человечье дитяГубами к ее присосалось сосцам.Ребенок сорвался, ребенок упал,Заплакал и снова в могиле пропал.Когда о ребенке узнал Ахмедхан,Коварный приказ был табунщикам дан:Взнуздать кобылицу покрепче уздойИ не отпускать ее на водопой.Он думал: "Племянник непрошеный мой,Сестры моей мертвой таинственный плод,Во мраке могилы без пищи умрет".Но был недоволен приказом народ.Два храбрых джигита поднялись с зарей,Рассыпали возле могилы сластей,И вырыли яму, и спрятались в ней,Чтоб лучше следить за могилой. И вотОгромный голодный младенец ползетНаверх из могилы. Младенческий взорВпервые увидел и солнца восход,И птиц в поднебесье веселый полет,И желтых степей необъятный простор,И снег на вершинах сияющих гор.Он сласти заметил, их в руки беретИ пухлыми пальцами тащит их в рот.Вскочили джигиты, рванулись вперед,Могилы засыпали сумрачный вход,Ребенка на руки схватили они,И в город его притащили они.Раскаяньем, страхом, тревогой объят,Сказал Ахмедхан, что он счастлив и рад,Сказал, что он праздник устроить готов:Джигитов созвал и созвал стариков,И вот уж в чугунных утробах котловДля юных и старых готовится плов.Народу дитя он с крыльца показалИ так, притворяясь счастливцем, сказал:"Туркмены, мы будем родными ему,Дадим же, туркмены, мы имя ему".Народ, обратись к старику одному,Просил его имя назвать. И мудрец,На камне у ханского сидя дворца,Раздумывал долго. Потом наконецСпросил: "Кто, скажите ребенка отец?"В ответ он услышал, что нету отца,Узнал, что взрастила могила его,Узнал, что вскормила кобыла его."Тогда мы его назовем Гуругли", —Сказал он. И благодарила егоВся площадь, ему воздавая хвалы.