Герцог-дьявол

– Я покинул свою спальню именно с таким намерением. Теперь же, переступив порог твоей комнаты, мне хочется сжать тебя в объятиях и заставить забыть обо всех причинах, а самому – оставить свой гнев, по крайней мере на сегодняшнюю ночь. – Он провел пальцами по ее губам. – Но только при том условии, если ты этого тоже хочешь.

О, как же она этого хотела! Аманда страстно желала обрести покой в его объятиях.

Она подвинулась, чтобы освободить для него место на кровати, потом села и сняла ночную рубашку. Он встал, сбросил халат, она опустилась на подушки, обняла его и обхватила ногами, приковав к своему телу.

Они наслаждались друг другом в полном молчании. Их поцелуи и ласки достигли желанной цели – она забыла о тех мучительных мыслях, что изводили ее на протяжении нескольких последних дней. Она радовалась этой близости так, как не радовалась никогда раньше. Аманда чувствовала, что и он воспринимает их сегодняшние ласки совершенно по-иному.

Потом они еще долго лежали, заключив друг друга в объятия, дыша дыханием друг друга. И в том необычайном спокойствии, в котором она так нуждалась и которое наконец обрела, она призналась себе, что если и есть на земле человек, которому она может доверять, то это лишь мужчина, который лежит сейчас рядом с ней.

– Ну вот мы снова вместе в полной темноте. – Прошептал он ей на ухо.

– Как странно, что я лучше узнаю тебя в темноте. Ничто не отвлекает от твоих прикосновений и голоса. В темноте реален только ты.

– И в чем эта реальность?

– Я уверена: ты никогда не причинишь мне боли.

– Я рад, что ты это поняла.

– Я знаю, ты хороший человек, даже несмотря на то что иногда бываешь плохим. Таким тебя делают разные мелочи – к примеру, женщины.

– Я никогда не относился к женщинам как к мелочам.

Аманда едва слышно рассмеялась.

– Наверное, действительно нет, если уделял им так много внимания. Ты благородный человек. Именно это я имела в виду. Даже когда ведешь себя чудовищно, все равно придерживаешься неких нравственных принципов. Ты был воспитан на них, они часть тебя. И я завидую тебе в этом.

– Но и в тебе тоже были воспитаны какие-то правила поведения и то, что ты называешь принципами.

– Я не была воспитана в уважении к благородству, справедливости, морали и нравственности. Мои родители были воры. Преступники. Они научили меня выживать и побеждать в их мире.

Он выслушал ее слова без всякой видимой реакции.

– Они всегда находили уважительные причины для своих поступков, – продолжала Аманда. – У них был собственный кодекс чести, которого они придерживались. Никогда не воровать у бедных, только у богатых. Никогда не применять насилия. Никогда никого не выдавать, даже самых больших подлецов. Свою профессию они считали благородным искусством. Но к десяти годам я уже понимала: кодекс чести основан на самообмане. Мы были обычными ворами, а не людьми искусства. Преступниками. И мало чем отличались от мелких карманников.

– Именно поэтому мать отправила тебя в школу?

– Нет, просто я стала ей мешать. Она рассчитывала забрать меня оттуда, когда я стану совсем взрослой и сделаюсь ее сообщницей. Она посещала меня в школе, но когда мне исполнилось пятнадцать, я заявила, что никогда не буду воровать с ней и что мне противен такой образ жизни. Она мне часто писала после того, но больше я никогда ее не видела.

– Но она же вернулась в твою жизнь сейчас? Она или отец?

Мгновение Аманда молчала, затем прошептала:

– В некотором смысле.

Она отвернулась от него и с головой зарылась в подушки.

Габриэль даже не понял, что она плачет, пока до его слуха не донеслись сдавленные всхлипы. Он положил руку на ее вздрагивающую спину, но от этого она зарыдала еще сильнее. Он прижал ее к себе, целуя в попытках успокоить.

Понемногу Аманда затихла, он прижался губами к ее виску и произнес:

– Расскажи мне. Мне кажется, я что-то знаю, но, наверное, не самое главное.

Не поворачиваясь к нему лицом, Аманда сказала:

– Самое главное заключается в том, что я снова начала воровать. Я вернулась к тому, чему меня учили в детстве. – Она вновь напряглась. Прошла минута, и она повернулась к нему лицом. – Ты не потрясен и не возмущен?

– Нет, по крайней мере не тобой.

Аманда приподнялась на одной руке.

– Ты знал.

– Я догадался. Однако мне не известно, почему ты это сделала.

– Возможно потому, что в этом моя истинная природа, а годы достойной жизни были миражом.

– Неужели ты говоришь всерьез? Ты когда-нибудь задавалась вопросом, какова настоящая Аманда Уэверли? Ты ведь нашла ее в той школе, где оставили тебя родители. Я хочу узнать, почему ты пошла на риск утраты своего истинного «я».

Она легла, ее лицо было всего в нескольких дюймах от его лица.

– Не отпускай меня, и я все расскажу.

Она поведала ему о письмах и требованиях. О мольбе, с которой обращалась к ней ее мать. О броши и застежке.

– Я надеялась, что с помощью застежки смогу отыскать место, где он удерживает ее. Я шла по пятам за тем мужчиной, но когда я вернулась, вы ожидали меня. Теперь уже поздно, я уверена.

Аманда чувствовала его дыхание. Его объятие не ослабло ни на мгновение.

– Тебя шантажировали.