Герцогиня и "конюх"

   -- Кто, кто осмелился сказать это и почему? -- хрипло вырвалось у него.

   -- Вы любопытствуете узнать: кто? Извольте, я скажу: его светлость князь Меншиков. А почему... вам и это угодно слышать?

   Мориц стоял как окаменелый.

   -- Потому что этот человек... что вы, ваше сиятельство, изволите быть рождены от незаконной матери, от метрессы вашего отца, -- продолжала Герцогиня, спустившись со ступеней "трона".-- Вы обманули меня, Мориц, скрыв тайну вашего происхождения... и поэтому я... я возвращаю вам данную мною клятву быть вашей супругой. Советую вам в дальнейших поисках знатных невест быть более откровенным с ними. Прощайте!

   И, гордо кивнув головой вконец ошеломленному претенденту на курляндский престол и на свою руку, Анна Иоанновна, сопровождаемая смертельно бледной гофмейстериной, баронессой фон Клюгенау, величественно вышла из зала.

   Секунда, другая... Мориц провел дрожащей рукой по пылающей голове и тихо-тихо, колеблющейся походкой пошел к выходу.

   Бирон торжествующе глядел ему вслед.

VI

"НАШЕСТВИЕ" МЕНШИКОВА НА МИТАВУ. ДВА СОПЕРНИКА

   Свидание Бестужева с Меншиковым состоялось в час ночи в Риге, в тот же самый день, когда у светлейшего была и Анна.

   Тут же присутствовал и князь Василий Лукич Долгорукий.

   -- Вы что же это, любезнейший Петр Михайлович, изволили заварить в Митаве? -- резко напустился на резидента всесильный вельможа. -- Как вы могли допустить избрание Морица герцогом, раз вам было ведомо, что это не угодно государыне и вредно русским интересам?

   Бестужев не растерялся. Старый дипломат проснулся в нем.

   -- Ваша светлость, вам должно быть известно, что я не имею права руководить волей и желанием сейма, -- спокойно ответил он.

   -- Сейм! Что вы мне толкуете об этих пустоголовых баранах! Выбирают не они, а те, кто ими руководит... А ваше дело, как дипломата, заключалось в том, чтобы склонить и маршала, и канцлера в нашу пользу.

   Бестужев повернулся к Долгорукому:

   -- Благоволите, ваше сиятельство, передать его светлости суть вашей сегодняшней беседы с депутатами.

   Долгорукий обратился к светлейшему:

   -- Ваша светлость! В силу данной мне инструкции я представлял ваше имя и имя герцога Голштейнского, а о гессен-гамбургских князьях еще не упоминал. Когда я беседовал сегодня с курляндцами, они мне прямо заявили, что ни вас, ни герцога Голштейнского избрать они не могли по нескольким причинам. Во-первых, вы -- неведомый для них кандидат, а герцог слишком еще молод, ему всего тринадцать лет. Во-вторых, -- и это главное -- об имени вашей светлости по киршпилям нигде упомянуто не было. Стояло только одно имя Морица, -- вот почему они его и выбрали. Теперь депутаты изменять свой выбор не намерены. Они считают, что поступили весьма благоразумно, избрав Морица, так как в противном случае Речь Посполитая разделила бы Курляндию на воеводства. Я, ваша светлость, объявил им, что если они не учинят новых выборов и не отвергнут Морица, то с ними будет поступлено иным образом, весьма для них суровым.

   -- И, клянусь, я поступлю так!! -- вырвалось у одураченного Меншикова. Жилы напряглись на его лбу и висках, лицо побагровело. Он затопал ногами. -- Да, да! Я, я, Меншиков, смирю эту курляндскую сволочь.

   И глубокой ночью он вступил с большим отрядом в Митаву, окруженный конвоем.

   Это курьезное вступление походило на нашествие какого-нибудь хищного и алчного завоевателя на мирный, отнюдь не воинственный городок.

   Митава, жившая все это время чутко-напряженной, нервной жизнью, проснулась от топота и грохота входивших "войск".

   -- Что это такое? Was ist das? Diese Soldaten... Aber was soll das bedeuten? {Это солдаты. Что же должно это означать? (нем.).} -- в недоумении и испуге высовывались из готических окон буколических домов головы достопочтенных бюргеров в ночных колпаках и бюргерш в спальных чепцах.

   А "светлейший" Данилыч, по-видимому, не на шутку возомнил себя ликующим триумфатором, Ганнибалом, Юлием Цезарем.

   -- Я покажу вам, как не повиноваться Российской державе, раз я, Меншиков, желаю быть вашим герцогом! -- шептал он, упоенный своей властью.

   Утром к нему явился Мориц Саксонский.

   Меншиков принял его надменно, почти грубо. "Пирожник" закусил удила и плохо отдавал себе отчет в том, что делает.

   Мориц после нанесенного ему герцогиней оскорбления был тоже взвинчен до последней степени.

   Эта встреча соперников по претендентству на курляндскую корону не предвещала ничего доброго.

   -- Узнав, что вы избраны герцогом, ваше сиятельство, я нарочно прибыл в Митаву, чтобы опротестовать такое избрание сейма, -- начал Меншиков.

   Мориц, выпрямившись, воскликнул:

   -- Вот как?

   -- Да, это -- воля и желание государыни императрицы.

   -- Теперь -- увы! -- это поздно, ваша светлость! Вы опоздали: сейм кончился, чины разъехались. Сейм выбрал меня, и никого иного теперь выбрать он не может, -- насмешливо проговорил Мориц.

   -- Это мы увидим! -- гневно воскликнул Меншиков. -- Герцогом Курляндским желаю быть я!