На площадке лестницы, остановившись перед заветной дверью, Слава услышал веселый гул голосов и звонкий женский смех. Он тяжело вздохнул и позвонил. Щелкнул замок, и Слава вошел в прихожую. Мужские шубы, шинели и дамские шубки закрыли широкую солидную деревянную вешалку. В углу на сундуке тоже лежали шубы и пальто. Яркий свет и веселые лица заставили сильнее забиться сердце Славы. Тяжелая неприятность, только что случившаяся в магазину, будто немного отступила. Слава искал среди множества гостей Наташу, и вот он увидел ее. Наташа очень серьезная медленно подвигалась к нему с протянутой рукой, в которой держала полный до верха бокал с шампанским. Все со смехом расступались перед ней, и вот уже Наташа оказалась перед Славой.
— Пей! — сказала она звонким голосом. — Пей за любовь!
— За любовь! За любовь! — нестройно закричали вокруг. — Мы все уже выпили за любовь, за вами остановка!
Слава молча взял бокал и одним духом выпил вино. Затем он сбросил пальто и вместе с гостями прошел в комнату Наташи. Наискось, от угла к углу стоял длинный стол с винами и закусками. Слава увидел на столе знакомой формы корзинку с «сюрпризом» и подумал: «В нашем магазине брали!»
Он уже не в первый раз бывал в этой комнате, давно познакомился и с родителями Наташи. До этого дня он чувствовал, что к нему в доме хорошо, тепло относятся. А сейчас, усевшись за праздничный стол, Слава вдруг подумал, что этому может прийти конец. Завтра нерабочий день, а послезавтра его снова начнут мучить расспросами и снова Нюра Петрова с дерзким бесстыдством будет отрицать получение чека. Его, наверно, будут судить и опозорят навсегда. Во всяком случае, в глазах Наташи он погибнет, потому что она с повышенной строгостью относится к таким происшествиям. И это неудивительно, потому что, как он уже знал, Наташа работает следователем районной прокуратуры…
— Что с тобой? — услышал он ее шепот. Она стояла за его стулом и, наклонившись, почти касалась губами его уха. — Что-нибудь произошло?
Слава хотел сказать: «Ничего!», но невольно прошептал:
— Беда! Меня несправедливо обвинили…
Он прикусил язык, вспомнив, что не сказал Наташе, ее родителям и ее друзьям о своей работе в магазине. Он поступил глупо, по-мальчишески, и вот теперь на него все обрушится. Если даже и «сознаться», то и Наташа и другие подумают: «Он нам солгал, наверно, он теперь опять лжет!»
А первым, по его мнению, восстанет против него вот тот, голубоглазый худой, с тонкими губами злюки: помощник районного прокурора Голубинский. Этот-то уж, наверно, порадуется несчастью Славы! Разве Голубинский не был увлечен Наташей? Был, это все знают!
— Выйдешь в мамину комнату, там поговорим, — сдержанно прошептала Наташа, и Славе показалось, что ее голос звучит враждебно.
Улучив удобный момент, Слава поднялся, сказал что-то смешное высокой девушке с прической а-ля пушкинская Татьяна, та захохотала («и до чего я стал ловким притворой!» — ужаснулся в душе Слава), и юноша незаметно вышел в другую комнату, прикрыв за собой дверь. В комнате, слегка освещенной уличным фонарем, он увидел у окна Наташу.
— Говори мне правду, — настойчиво сказала Наташа. — Между нами не должно быть недоговоренного!
Он рассказал. Рассказ его был короток. Он замер, ожидая своего «приговора».
— Конечно, тебе не надо было скрывать от меня, где ты работаешь, — мягко сказала Наташа, едва он замолчал. — Но ведь и я не сразу сказала тебе, что я следователь! Тут мы почти квиты. — Я верю тебе, что ты уплатил за это проклятое вино. И зачем только ты вздумал его покупать?! Верю, верю, верю! Но дело в том…
— В чем? — спросил Слава, потому что новая пауза затягивалась.
— В том, поверят ли тебе официальные лица. А они на слово верить не могут. Но знаешь что?
Слава заметил в неверном свете уличного фонаря, что лицо Наташи прояснилось.
— Знаешь что? А все-таки, мне кажется, есть возможность проверить эту твою Петрову. Ты вот что скажи: общее количество «сюрпризных» корзин было известно? Не знаешь? Ну, я думаю, что было. Теперь так: ведь у кассирши остаются в кассах контрольные ленты? Стало быть, всегда есть возможность проверить, сколько было выбито чеков со стоимостью корзин?
— Видишь ли, — со вздохом сказал Слава, — а что, если покупатель купит не только корзину, а, скажем, еще две бутылки шампанского? Вот уж итог на чеке будет иной, и это помешает нашей проверке. Получено по чеку пятнадцать рублей, к примеру. Входит сюда и эта чертова «корзина» или не входит?! К тому же дело осложняется еще и тем, что у нас в магазине есть правило: кассиршам суммы свыше десяти рублей разбивать на две части. Например, девять рублей и шесть. Или восемь и семь рублей. Опять следы теряются.
— Глупейшее правило, — сердито сказала Наташа. — Знаешь что? Теперь все дело в Петровой. Если она просто по забывчивости отрицает твой чек — это одно. Может, еще и припомнит. А вот если она по злому умыслу… Тогда плохо! Достаточно ей уничтожить твой злополучный чек, и концы в воду.
— Не понимаю, откуда тут взяться злому умыслу? — с искренним недоумением воскликнул Слава.