Время перед Ночью перехода было неспокойным, как и всегда. Однако Артуру теперь все было в удовольствие – в этот раз он сам возглавил Дикую охоту, и сладко ему казалось носиться по деревням и городкам, скрыв лицо капюшоном, пугая заблудших путников, с призрачным отрядом за спиной – отрядом монстров в человеческом обличье на вороных жеребцах с пылающими глазами. И безразличны ему оставались судьбы тех, кто все же попадался в руки, лапы, когти его спутников, черными тенями несшихся за ним, и тех, кого рвали на куски черные собаки с огненными пастями.
Он теперь сам мог бы быть Наклонившимся с холма – таким же всесильным, таким же ужасным, и его ничто уже не могло напугать, ничто не могло разжалобить. Ветер выл в эту осеннюю ночь особенно страшно, и собаки выли с ним в унисон, и кричало воронье, по болотам живыми сгустками теней носился ледяной холод, торфяные лощины дышали ужасом, крыши деревень гнулись под лунным светом, который стал вдруг тяжел, невыносимо тяжел – и ослепительно бел и остер, как лезвие ножа. То и дело в тех местах, где проносилась охота, фонтаном брызгал красный сок – Артур предпочитал думать так, не оглядываясь на то, что творят его подданные. В конце концов, разве сегодня не все было позволено?
Все в эту ночь жило и боролось за жизнь, даже то, что было давно мертво. Все кричало, злорадно или же на последнем издыхании, хищно или задушенно. Ветра пели, луна качалась в небе, как белый фонарь, почти дребезжа, духи текли из потустороннего мира в людской мир нескончаемым злым потоком, и каждому из них была нужна жертва, а вместе с духами вынесло из Холмов в деревни и города всех фэйри, какие только обитали в Волшебном краю. И одни из них веселились, вторые – предавались похоти, третьи – пугали и забавлялись, четвертые – навешивали чары и заключали сделки, а пятые – убивали, не отставая от духов и призраков.
Кое-кто из людей навсегда уходил после этой ночи в лес – мысли им выжигало, застывала их память, взгляды становились как ртуть, они спали под корнями поваленных деревьев, ели мед и ягоды, завороженно слушали крики птиц над зыбью ночных болот, и рано или поздно их прибирали к рукам лесные духи. Кто-то же больше не мог никогда спать ночами, мучаясь видениями встреченных наяву кошмаров, едва доступных человеческому разуму. Кое-кто навсегда грезил красотой ведьм, посетивших его в эту ночь, принимая магию за бессмертную любовь и мучаясь до самой могилы неизбывной тоской. Да разве сам Артур не грезил подобным манером? Разве не рвалось его сердце так же, как и у простых смертных, даже в то самое время, когда гнал он свой ужасный черный отряд по воздуху над крышами, и сама темная даль вскрикивала за ним?
И вдруг глупое это сердце пропустило удар и встало колом у горла. На большом валуне, на том самом, где Артур первый раз на глазах у всего народа предавался ритуальной любви со своим избранником, кто-то сидел. Сидел, чуть сгорбившись, но без всякого страха, и лениво чертил что-то веточкой на камне. И еще до того, как Артур узнал этого человека, сердце все ему сказало.
Мигом исчезла вся охота, отряд растворился в ночи, помчавшись дальше, собачий вой раздавался уже издалека, а Артур стоял перед Имсом в тишине, на росистой поляне, залитой лунным светом наподобие освещенной театральной сцены.
– Подними капюшон, Артур, не скрывай лицо, – незнакомым тоном приказал Имс, и Артур повиновался.
– Я смотрю, ты дал себе сегодня волю, – проговорил Имс. – Решил в крови утопить все свои сожаления?
– Что же мне остается? – спросил Артур.
– Тебя бросили, и это оправдывает любые твои зверские выходки? – поднял брови Имс, и Артур пожал плечами. – Мне порассказывали, что ты тут творил без меня и что сейчас творишь.
Артур отвел глаза.
– Какой же ты… – после паузы вымолвил Имс, и Артур не мог понять этой интонации. – Какой же ты зверь, Артур. Тебя из камня вырезали, а потом жизнь вдохнули, признайся? Такой жестокий... Такой властный стал… Настоящий король этой вашей гребаной ужасной и прекрасной страны…
– Такие уж мы, – ядовито сказал Артур. – Наверное, поэтому нас и нельзя полюбить по-настоящему, без чар. Я прочитал недавно. Поэтому и привораживаем. Всем хочется любви, Имс.
Имс изумленно на него взглянул и вдруг засмеялся, искренне, даже весело, откинув голову и показывая хищные белые зубы.