Главные мысли. С комментариями и иллюстрациями

Однако природа этих частиц не проста. Душа представляет собой смесь из ветра, жара и воздуха (или подобных им субстанций), а также четвертой, наиболее тонкой, субстанции, названия которой у нас нет (ἀκατονόμαστον), и мы не можем даже сказать, чему она подобна. Это своего рода «душа души», которая отвечает за ощущения и мышление, и приводит в движения остальные части, а затем и тело. В зависимости от того, воздействует ли эта четвертая субстанция на жар, ветер или воздух, мы чувствуем гнев, страх или умиротворенность. Преобладание той или иной субстанции определяет наш природный характер, равно как характер того или иного вида животных: рычащих львов, боязливых оленей или равнодушных быков.

Однако в процессе чувственности и мышления также большую роль играет тело, с которым переплетена душа. Тело не является помехой для мышления, как полагали платоники, или пассивным сосудом, через отверстия которого взирает душа. Сам зрачок видит, а не душа через него, ведь в таком случае душа видела бы еще лучше, если бы зрачок был удален. Душа заключена в теле, как вода в сосуде, и, находясь в ограниченном пространстве, непрерывно совершает колебательное движение, что и объясняет способность мыслить и чувствовать. Именно человеческое тело задает некую конфигурацию, определяющую особые движения души, поэтому невозможно ни их существование отдельно, ни переселение в нечеловеческие тела. Само тело также перенимает от души способность чувствовать. Если же этот сосуд будет разрушен, то атомы души разлетятся с большой скоростью по всему миру и, таким образом, не будут сохранять единство среди бурных ветров и ничего ощущать; равным образом лишится способности ощущать покинутое тело.

Лукреций единство души и тела обосновывает тем, что они вместе рождаются и гибнут, вместе проходят через различные этапы развития – младенец одинаково слаб и душой, и телом, у стариков одинаково заплетаются ноги и разум. Телесное заболевание вызывает расстройство души и наоборот. Вино одинаково туманит тело и дух.

Такое атомистическое понимание устройства души устраняет еще один источник страхов – смерть и угрозу загробных наказаний. Смерть – это отделение материальной души от тела. Следовательно, с одной стороны, атомы души неуничтожимы (и могут сложиться таким же образом вновь за бесконечное время), а с другой – после распадения тела и души нас не ждут какие-либо мучения в Аиде. Смерти не нужно бояться: пока мы есть, ее нет, когда она приходит, нас нет. Кроме того, мы уже были мертвы до нашего рождения и переживаем нечто близкое смерти во сне. Также такая позиция приучает к терпеливому перенесению боли (а Эпикур был очень больным человеком). Боль – это определенное состояние атомов, и нас больше страшит ожидание боли. Боль небольшая – переносима, а при непереносимой мы теряем сознание.

Метеорология: изгнание богов с небес

Наука о небесных явлениях составляет особую часть физики Эпикура. Создается впечатление, что метеорологические процессы интересуют его куда больше, чем земная физика, или же он полагает, что разумный человек при помощи собственного опыта может сам разобраться с явлениями поднебесного мира. При этом Эпикур формулирует принцип многообразия объяснений: любое метеорологическое явление можно объяснить множеством различных, порой взаимоисключающих, причин. Единственное требование заключается в том, что эти интерпретации не должны противоречить «тому, что происходит у нас на земле». Тем самым Эпикур выдвигает принцип единства занебесных и поднебесных законов, которые большинством философов разделялись, и только после наблюдений Тихо Браге и Иоганна Кеплера за эллиптической орбитой Марса и замедлением его движения в афелии этот принцип становится общепринятым. Однако в отличие от нововременных астрономов, стремящихся найти те данные, которые подтверждают одну и опровергают другую гипотезу, Эпикур перечисляет различные объяснения, данные прежними натурфилософами и изобретенные им самим, через «или», как совершенно равноправные. Так, «Величина солнца и других светил для нас такова, какова кажется <…>; сама же по себе она или больше видимой, или немного меньше, или равна ей»; все эти предположения не противоречат тем наблюдениям, которые может сделать любой пастух, идущий к костру, свет которого визуально мало меняется от приближения.