Главный финансист Третьего рейха. Признания старого лиса. 1923-1948

В течение последующих пятидесяти дней я читал лекции в Нью-Йорке, Филадельфии, Бостоне на востоке США, в Лос-Анджелесе и Сан-Франциско — на западе. Я выступал перед аудиториями студентов и профессоров, перед экономическими ассоциациями деловых людей, промышленниками и банкирами, в многочисленных клубах и на публичных собраниях. В течение этих пятидесяти дней я спал на сорока двух различных кроватях, двадцать две из которых представляли собой спальные места в пульмановских вагонах. Иногда я выступал трижды в день. Повсюду меня сопровождала супруга.

Все мои лекции читались на английском языке, и почти за всеми из них следовала откровенная дискуссия, в ходе которой из аудитории поступали вопросы по существу, ободряющие и полезные в равной степени. Я неизменно предпочитал этот вал вопросов и ответов самому чтению лекции, поскольку чувствовал себя лучше в дебатах, чем в монологе. Более того, дебаты предоставляли мне большую возможность ознакомиться с психологией своих слушателей. На публичных обедах и частых приватных встречах я устанавливал связи со многими американцами. Даже сегодня я сталкиваюсь со многими из тех, с кем встречался в то время.

Организация подобных мероприятий всегда была впечатляющей. Большинство лекций читалось сразу после какого-нибудь общественного обеда, на котором присутствовали порой до двух тысяч человек. Правда, в этих случаях трудно было избежать несколько однообразного меню: почти всегда подавалась либо баранина, либо курятина. На многих обедах за блюдом из кур следовало на десерт мороженое. Любая попытка изменить эту последовательность оказывалась бесплодной.

В ходе многих дебатов меня спрашивали о значении успеха национал-социалистов на последних выборах. Позднее, во время допроса на суде по денацификации, меня пытались обвинить в том, что я во время визита в Америку выступал в пользу национал-социализма. Это, конечно, вздор. Я указывал на успех национал-социалистов как на пример того, чем грозят дальнейшие усилия в целях взимания новых репарационных платежей с германского народа.

В результате моего лекционного турне местная пресса начала интересоваться вопросами репараций. К сожалению, меня разочаровывала позиция германского правительства. В своей первой лекции в Нью-Йорке сразу по прибытии я дал ясно понять, что если выплаты репараций продолжатся, то наступит время, когда перевод иностранной валюты из Германии окажется невозможным. Это первое выступление состоялось фактически перед аудиторией из шестисот приглашенных представителей бизнес-сообщества по инициативе Германо-американской торговой палаты. Я почувствовал себя на мгновение несколько неудобно, когда, поднявшись на подиум, оказался перед микрофоном и председатель собрания заявил: «Господа, пожалуйста, помолчите теперь, мы в эфире». Так как я впервые говорил по-английски после продолжительного перерыва, и говорил экспромтом, то был вынужден преодолевать известную нервозность, но мне удалось справиться с ней без каких-либо нежелательных инцидентов.

Такой инцидент произошел позднее, когда мои замечания о возможном прекращении платежей были опубликованы в прессе в сенсационной манере подачи. В тот же день вместо замечания о том, что мои слова представляют собой точку зрения частного лица, германский министр финансов Дитрих объявил на встрече с журналистами в Берлине, что господин Шахт не был уполномочен делать заявления, которые ни в коей мере не отражают позицию германского правительства. Я никогда не утверждал обратного, и упреки Дитриха были до определенной степени не по адресу. Однако публичное дезавуирование меня производило впечатление, что существовала возможность продолжения выплат репараций. Беда заключалась в этом. В некотором раздражении я высказал Кипу свое недоумение в связи с этим высказыванием министра, предполагающим скрытое недоверие, и попросил передать это в Берлин. На следующий день Кип позвонил мне рано утром и сообщил ответ правительства, которое заверяло меня в полном доверии. Столь беззастенчивый двойственный подход разозлил меня, и я передал Кипу по телефону слова: «Пожалуйста, передайте в Берлин: «Ну и черт с вами».

К концу моего турне я получил предложение от американской фирмы опубликовать лучшие из моих лекций в виде книги. Ничто не могло доставить мне удовольствия больше, чем возможность усилить эффект от моих выступлений. Мы с издателем обсудили вопрос о названии. Мое предложение использовать название в духе Карлейля «Вниз по Ниагаре, а потом?» было отвергнуто. Наконец мы согласились на броском названии «Конец репараций». Ни один из нас не боялся предвосхитить событие, которое, как мы были уверены, осуществится.