Главный финансист Третьего рейха. Признания старого лиса. 1923-1948

Обед у Геринга состоялся 5 января 1931 года. Кроме нас с супругой, присутствовали Фриц Тиссен, сын от первого брака фрау Карин Геринг, и доктор Геббельс. В это время Геринги жили в уютном доме, который был обставлен удобной мебелью, подобранной с хорошим вкусом, без каких-либо признаков пошлости.

Фрау Геринг, высокая, стройная шведка с располагающим добрым характером, страдала серьезным сердечным недугом. После обеда, на который подали простой гороховый суп с беконом, она прилегла на диван, откуда слушала наш разговор, не принимая в нем участия.

Гитлер вошел после обеда. Он был одет в темные брюки и желто-коричневый френч — партийную форму одежды. Внешне он не выглядел ни претенциозным, ни аффектированным — ничто не выдавало в его поведении того, что он уже стал лидером немецкой партии, имеющей вторую по величине фракцию в рейхстаге. После многих слухов о Гитлере, которые дошли до нас, а также критики в его адрес, которую мы читали, его появление произвело на нас приятное впечатление.

Наш разговор быстро перешел на политические и экономические проблемы. На этой первой встрече я понял то, что всем нам пришлось пережить позднее. В разговоре с Гитлером его собеседники участвовали только на пять процентов, остальные девяносто пять процентов заполнял сам Гитлер. Он обладал поразительной манерой изложения своих мыслей. Все, что он говорил, выдавалось как неоспоримая истина. Однако его идеи не были лишены резона. Он явно заботился о том, чтобы избегать чего-либо, что могло показаться шокирующим для нас, представителей более традиционного общества.

Геббельс и Геринг были подчеркнуто молчаливы и не пытались подкреплять аргументы Гитлера. Поскольку я пришел не для того, чтобы излагать Гитлеру свои политические и экономические взгляды, то довольствовался принятием к сведению его мнений и намерений. Что меня особенно поразило в этом человеке, так это его абсолютная убежденность в правоте своих воззрений и решимость претворить их в практические действия.

Даже после первой встречи мне стало очевидно, что гитлеровская пропаганда будет оказывать огромное влияние на немецкое население, если не удастся преодолеть экономический кризис и отучить массы от радикализма.

После этого вечера я попытался в последующие недели убедить канцлера и других политиков, с которыми поддерживал связи, включить национал-социалистов в коалиционное правительство как можно скорее. Мне казалось, что только так можно было избежать полного перехода власти к праворадикальному движению. В коалиции, по крайней мере, национал-социализм мог бы удерживаться в разумных границах, получив возможность делить ответственность с правительством. Когда через год идея наконец была подхвачена, время уже было упущено.

Остаток 1931 года принес резкое ухудшение экономического и финансового положения, которому Брюнинг не мог противостоять без поддержки всех умеренных депутатов рейхстага. Была ли отставка Брюнинга вызвана этой невозможностью, либо отстраненностью социал-демократов, либо интригами Германской национальной партии — этот вопрос остается открытым. Вероятно, сыграли свою роль все три фактора.

Роковое решение фон Папена, преемника Брюнинга, распустить рейхстаг и объявить новые выборы стало последним фактором, приведшим к захвату Гитлером власти. 31 июля 1932 года 37,2 процента немецкого народа проголосовали за национал-социалистов и 14,3 процента — за коммунистов. Ситуация теперь прояснилась. Центристы в рейхстаге, от Германской национальной партии до социал-демократов, не проявили способности определять судьбу страны. В общественные дискуссии все чаще заползали такие слова, как военная диктатура и гражданская война.

В годы, последовавшие за крахом весной 1945 года, который покончил с национал-социалистическим режимом дома и за рубежом, снова и снова обсуждалось со всех возможных точек зрения, кто виноват в установлении гитлеровского режима. Партийно-политическая слепота снова вела к поношению отдельных лиц, обвинявшихся в подготовке почвы для прихода Гитлера к власти. Однако надо понять раз и навсегда, что ни один из тех, кто подвергался таким обвинениям, до 31 июля 1931 года не примыкал к национал-социалистическому движению. Сам я до этой даты никогда не поддерживал Гитлера ни письменно, ни устно.

После краха считалось даже преступлением — или по меньшей мере аморальным поступком — лично встречаться с таким «преступником», как Гитлер. Такого рода совершенно непродуктивный политический взгляд фактически необоснован, потому что представители тех кругов, которые сегодня громче всех осуждают контакты с этим преступником, на самом деле сами искали и добивались контактов с ним в 1932 году. В качестве примера я процитирую человека, на моральную чистоплотность которого никто не сможет бросить тень.

Мой друг Пауль Рорбах, упомянутый в первых главах, придерживался мнения, что с таким аморальным человеком, как Гитлер, нельзя иметь никаких отношений, и выразил это мнение в письме к Брюнингу. Ответ Брюнинга от 31 августа 1932 года был следующим: