Глаза богини (СИ)

Пленить тело всегда проще, чем дух. Тело слабое, глупое. Не слушает доводов разума, голоса сердца тоже слушает не всегда. Любовь знает: страсть – проще всего. Одна вспышка, потом развить в привычку, потом… кто знает, что там потом!

Ах, как она ждала его в следующий раз! И ведь как назло – появлялся редко, носился со своим Черным Лавагетством, но потом все-таки явился.

Ворвался во дворец, черным вихрем – не хуже своей колесницы – пронесся по опустевшим коридорам. Грохнул далекой дверью своих покоев.

Когда Афродита, выбравшая убор (нежно-голубой, легкий, многое приоткрывающий и многое сулящий, и пояс – непременно морской волны, пусть помнит про свою нереиду), скользнула в комнату – ей в горло с порога уперлось острие меча.

- Чего надо?

Меча она не испугалась. Знала: Амфитрита ходит в синяках, потому что Посейдон частенько несется по ночам в битву. Зевс просыпался от каждого шороха, тянулся к любимой лабриссе, лабрисса всегда располагалась возле ложа, без нее он не приходил даже к Киприде…

Мягко отвела лезвие, чарующе улыбнулась в мокрое после омовения лицо Черного Лавагета. Пропела слаще кифары любого аэда:

- Тебя давно не было на Олимпе, Ужасный. Ты путешествовал… бился…

- Убивал, - поправил он сухо, недружелюбно глядя на нее. В лицо, хотя должен был – ниже. Мать-Гея, подумалось с огорчением. Он что, каменный?! Афродита подпустила в голос мягкости, и слова полились теплыми струями летнего дождя:

- Убийства – тоже труд. Быть Страхом – тоже битва. После битв воину нужен отдых. Омовение… - она с легкостью покрыла разделявшее их расстояние, положила руки на плечи, встала на цыпочки, чтобы ее губы оказались возле его уха, - пища… горячий огонь в очаге… ложе…

- Угу, - услышала она еле слышно и неопределенно. «Хороший знак?» - усомнилось сердце.

- …женщина на нём, - она теснила противника к победному рубежу. Недовольно отметила, что ложе недостаточно пышное (какой это плацдарм победы?!), устлано какими-то шкурами, ну, ладно, ради выигрыша в этой войне можно потерпеть. – Ты не юнец, Аид. Ты понимаешь, зачем я пришла. Пришла, чтобы остаться…

Ах, как это прозвучало! Пламя в очаге – и то поднялось, зашлось ярко-алым огнем страсти, языки вытянули шеи из очага в праздном любопытстве: вот оно! Противник безмолвствует! Сражен! Отступает!

Он опустился на ложе, не пытаясь снять ее руки с плеч. Пробормотал:

- Ну, оставайся… - и она легко вспорхнула с ложа рядом с ним, изящно повернувшись, сбросила с плеч легкое одеяние, чтобы он мог оценить…

Когда она обернулась, он спал. Мертвенным, тяжелым сном, сжимая в пальцах меч (когда успел уложить его по левую сторону?!), второй рукой вцепившись в одеяло, будто боялся соскользнуть на землю во сне.

- Аид? – окликнула она, переступая с ноги на ногу.

Подлец Кронид отозвался тихим всхрапом.

«Не победа…», - устало вздохнуло сердце. Афродита протянула руку – потормошить спящего – посмотрела на меч, отдернула руку. Подумала мстительно: ничего, голубчик. Утром проснешься – все равно будешь моим. Только устроиться на этом проклятом жестком ложе… да, в соблазнительной позе. Жаль, нельзя пристроить ему голову на плечо. Ну, ничего, главное – проснуться раньше него или вообще не засыпать…

Перед тем, как смежить веки, Афродита явственно услышала хихиканье и шелест крыльев, почему-то показалось - белоснежных.

Разбудило ее встряхивание за плечо. Синяки останутся, - в полусне подумала Киприда, прежде чем открыть глаза и обнаружить над собой лицо Старшего Кронида.

Брррр…

- Посейдон на Олимпе? – вопрос продрал холодом по коже еще больше. Непонятностью. Неуместностью. Какой Посейдон, она же должна ему сейчас сказать, что нужно продолжить ночь…

- Н-нет…

- Сволочь, - выбросил сквозь зубы Кронид. Развернулся, в три шага пересек комнату и исчез за дверью. Только сейчас Афродита поняла, что он стоял в хитоне, при доспехах и опоясанный мечом.

А синяки на плече всё-таки остались – долго сгоняла примочками, по-лавагетски ругаясь сквозь зубы. Думала: ну его, этот пояс. Ну ее, эту Ату. А Кронида - его вообще… в этот, в подземный мир! Правда, толку-то, он же и так туда шастает…

И как это он еще не посватался к воинственной Афине, - истекала ядом Пеннорожденная. Влюбленный в войну чурбан. Солдафон! Его – любовником?! Да один раз с таким… ни за что, да!

- Не получилось, да? – сочувственно кивнула Ата в день победы над титанами. Афродита засверкала зубами, блеснула золотом волос: что?! о чем?! А, об этом, мрачном… который заздравную чашу, как заупокойную поднимает?! Ой, нашла о чем, в праздник-то!

- Дорогуша, мне и Ареса хватает! И… - завела глазки, но не стала перечислять, а то вот, Геба недалеко, а у нее слух ого-го какой, все имена тут же ревнивому Эниалию и выложит. – А с этим… ставка больно высока.

- Правда, - задумчиво согласилась Ата, начиняя оливками пухлый рот, - меняю ставку. Один раз. Одна ночь – и пояс твой. Согласишься, Любовь?

Афродита повела плечами неопределенно, встала с остальными, закружилась в танце, в вихре восхищенных, масленых взглядов.