– Да. Но ты не думай, он… Тогда ведь часто обманывали людей, иногда подделывали документы, но лавка, в которой работал Серёжа, почти всё продавала за границу, и требовались подлинники. Серёжа был этому только рад. А ведь это сложная работа. Хочешь доказать, что какое-нибудь там полотно действительно принадлежало Голицыным? Тебе мало провести атрибуцию и установить, что это подлинник восемнадцатого века. Нужно поднимать архивы, искать письма, в которых эта картина упоминалась, искать какие-нибудь портреты, где фоном могло висеть именно это полотно. Понимаешь?
Максим кивнул. Встав с кровати, пересел на край письменного стола. С тех пор как родители разошлись, мама почти не упоминала отца и уж, конечно, не рассказывала о нём так подробно.
Максим не был уверен, что действительно хочет всё это слушать, но пока терпел.
– Долгая, тяжёлая работа, – продолжала мама. – И Серёжа с ней хорошо справлялся. Бесконечно дотошный. Никогда не сдавался. А потом ему обычных картин и старых барочных кресел стало мало. Во всех архивах он натыкался на… ну, скажем так, загадки. Намёки на всевозможные тайники или спрятанные в революцию клады. Для него это был новый мир, в который он нырнул с головой.
– Какие загадки?
– Там много чего было… Первым большим делом стал купеческий особняк на Ильинке в Нижнем Новгороде. В каком-то из писем бывшего владельца Серёжа обнаружил упоминание о тайнике. Причём тайник был настолько большим, что в революцию туда спрятали чуть ли не всё фамильное серебро. Серёжа решил, что речь о целой комнате, которую потеряли после реставраций. Ему никто не поверил, потому что сохранились старые чертежи, и там никакой комнаты не было. Тогда он поднял реставрационные архивы и раскопал, что на внутренней лестнице, под мезонином, при обработке стен обнаружили вентиляционное отверстие. По чертежам его не было. Оно никуда не вело. Все решили, что это вроде как рудимент после переделок особняка в девятнадцатом веке. А Серёжа настоял на том, чтобы стену вскрыли. Особняк тогда принадлежал какой-то компании… Так вот, за стеной они нашли лестницу, которая привела их в настоящую сокровищницу. Правда, она пустовала. Куча барахла и какие-то записи. В итоге комнату заложили кирпичом, потому что компании она была совершенно не нужна. Но ведь Серёжа добился своего. Всегда добивался. И уже не мог остановиться.
Всё это превратилось в какое-то одержимое кладоискательство. А главное, он никогда не мог точно сказать, почему занимается им с таким рвением. Нет, конечно, он многое рассказал бы, соорудил бы целую теорию, и каждый его шаг вдруг показался бы очень даже логичным, чуть ли не вынужденным. Это он тоже умел. Но сейчас… не знаю, мне почему-то кажется, он среди этих древностей, утерянных реликвий, среди всего этого свала мёртвых эпох искал какую-то правду, что ли. Какую-то истину. Свою mysterium tremendum, которая помогла бы ему понять саму суть жизни. Он ведь не просто находил какие-то артефакты. Он к ним прислушивался. И они всегда рассказывали ему свою историю. Прости, трудно вспоминать…
Мама дрожащей от волнения рукой ухватилась за бутылку. Вылила остатки вина в стакан, но даже не пригубила его. Продолжала говорить почти без остановок, словно боялась, что, замолчав, уже не сможет продолжить.
– Летом девяносто восьмого мы с Серёжей и его другом, Костей Сальниковым, поехали в Индию, – мама взглянула на фотографию, лежавшую у неё на коленях. – Мы были совсем молодые. Серёже двадцать шесть, мне двадцать два. Я хотела развеяться перед последним курсом и дипломной работой. Я ведь до этого вообще за границу не выезжала, а тут – безумный, свободный и совсем незнакомый мир. Серёжа, конечно, ехал с другой целью. Мы два месяца колесили по Индии, а под конец остановились в Ауровиле, чтобы как-то переварить увиденное.
– Ауровиль, – прошептал Максим.
В детстве для него название этого города звучало почти так же сказочно, как Аграба из «Аладдина», и сейчас это чувство ненадолго вернулось.
– Да. «Город рассвета». «Обитель надежды»… Серёжа там встречался с какими-то людьми, что-то с ними обсуждал. Я тогда не придавала этому значения. Знала, что он хочет открыть в России магазинчик с индийским серебром, с одеждой из кашемира и всякими там масками, статуэтками. Ничего особенного. Думала, этим всё ограничится. И Серёжа так думал. А потом он увидел этот богатый и весь какой-то хаотичный мир; понял, что в сравнении с ним наши особняки с утерянными коллекциями и сгоревшими библиотеками – крохотное озеро перед гигантским океаном древности. В этом океане уже плавали свои акулы и киты. Искателей сокровищ в нём хватало. Но Серёжу это не испугало. Более того, привлекло. Ему нужен был вызов. Ему всегда был нужен вызов.