Глаза смерти

Не мог отделаться от мысли, что маму в самом деле кто-то предал. Не верил этому. Всё же достал блокнот. Решил составить список всех, кто знал о странностях «Особняка». Понимал, что список будет приблизительным, неполным. Ведь он мог упустить кого-то из маминых знакомых. Но мама слишком настойчиво повторяла, что не хочет привлекать к полотну внимание, и Максим был уверен, что она никому не рассказала про Берга. Если бы могла, утаила бы его и от мужа с сыном.

Итак, первым делом Максим записал себя. Довольно глупо, но так ему было проще. Следом включил в список маму, отчима, похищенного Абрамцева и реставратора Савельева. Дальше указал Кристину, пропавшего Погосяна, его улыбчивую помощницу, чуть менее улыбчивую Елену Яковлевну, устроившую им скомканную экскурсию по хранилищу Русского музея и под конец намекнувшую, что слышала про Берга с его секретами. Помедлив, добавил Шмелёвых – Аню и Диму.

Несколько раз просмотрел список. Не так много людей. К тому же часть из них не знала о Русском музее. Об их поездке в Петербург вообще мало кто знал. Если только Дима не стал болтать об этом с другими сокурсниками. От такой мысли Максим напрягся. Представил, как Дима где-нибудь в столовой, стараясь привлечь внимание, рассказывает о сумрачном хранилище с его «Смолянками». Как стоящий в очереди доцент Егоров, две недели заменявший Пашинина, вслушивается в его болтовню. В одном Шульга был прав: Дима много болтал. Покалеченная нога не давала ему покоя. Дима чувствовал себя ущербным, старался компенсировать это трёпом.

– Нет, нет, нет, – шёпотом затараторил Максим.

Ужаснулся своим мыслям. Даже если они были отчасти правдивы, Максим не имел права с такой язвительностью думать о Диме, а потом непринуждённо улыбаться ему при встрече. Нет. Максим знал, что эта дорожка заведёт в тупик. А дальше придётся высказать Диме всё в лицо или никогда больше с ним не общаться.

Максим с омерзением взглянул на выписанные имена. Не ожидал, что список так на него подействует. Перелистнул страницу и решил поступить иначе. Указать только тех, кто знал о Русском музее, и перечислить все основания сомневаться в их честности.

Себя и маму пропустил. Начал с отчима. Долго не знал, что придумать, а потом записал: «Пострадал меньше всех». Погосян и Абрамцев пропали. Их судьба вообще неизвестна. Шульге сломали сразу три пальца. Отчим отделался сотрясением мозга и девятью швами. Его просто оглушили. Не допрашивали, не пытали.

– Просто оглушили? – процедил Максим неожиданно громко, чем напугал сидевших рядом людей.

Смял и вырвал оба листка из блокнота. Понял, что так ничего не добьётся. И только возненавидит себя за собственную циничность.

Добравшись до Менделеево, позвонил Ане.

– Максим, ты там как?

В её голосе была тревога. Ни упрёка, ни обиды.

Максим рассказал о Погосяне. На всякий случай ещё раз попросил никому не болтать об этой истории – даже не упоминать «Особняк» Берга.

Никак не получалось извиниться за грубость. Стоило Максиму дождаться подходящей паузы, как Аня вдруг начинала о чём-то говорить или спрашивать. И вообще вела себя так, будто в машине ничего не произошло. Аня не хотела, чтобы Максим извинялся. Он это понял и был ей благодарен. Обещал позвонить, если узнает что-нибудь от мамы или Кристины.

Вдоль Клязьмы шёл спокойно. Слишком устал, чтобы терзать себя мыслями, и только напрягался, если видел ещё кого-то на сумрачной дороге.

В доме ждали тишина и уют. Максим за все эти годы так и не признал дом в Клушино своим, но сейчас было приятно закрыть за собой калитку, увидеть тёплый жёлтый свет в кухонном окне, услышать, как под подошвами скрипят знакомые ступени.

Мама встретила в коридоре. Обняла. По её влажному дыханию и припухшим глазам Максим догадался, что она плакала. Боялся, что мама вновь попросит на время переехать к Диме. Однако она промолчала.

– Всё будет хорошо, – прошептал он и осторожно погладил её по голове.

Неожиданно почувствовал себя по-настоящему взрослым.

Это было странное грустное чувство.

– Всё будет хорошо, – сказал он твёрже.

Не мог обещать наверняка, но знал, что готов на многое, лишь бы защитить маму и дом, который она, в отличие от сына, считала родным.

Следующая неделя прошла спокойно. История с картиной Берга никак о себе не напоминала. Кристина больше не звонила, не приезжала. Новостей о Погосяне и Абрамцеве не появлялось. Они просто исчезли – так, словно уехали в длительный отпуск. Или вовсе никогда не существовали.

Максим, к удивлению Димы и некоторых преподавателей, особенно Солдатовой, стал ходить на все занятия. Не пропустил ни одного семинара и всякий раз приходил подготовленным.