Глаза смерти

Видела, что входная дверь открыта, но боялась к ней подойти. Потом, теряя равновесие, отправилась в комнату отца. Даже не заглянула в ванную, чтобы умыться, не подумала вызвать полицию или позвонить кому-то из друзей. Так толком и не обдумав случившееся, стала наводить порядок, будто от чистоты в папином кабинете зависела её жизнь.

Складывала разбросанные бумаги, расставляла выброшенные с полок книги – старалась восстановить точную последовательность томов. Отец не любил, когда она, взяв какую-то книгу, возвращала её на другое место.

Прошло не меньше часа, прежде чем Кристина наконец вышла в прихожую и заперла дверь на все замки.

Опустилась на коврик для обуви.

Опять дрожали руки. Пыталась их усмирить. А потом дрожь ударила по ней с такой силой, что Кристина, не совладав с телом, завалилась на пол.

Обхватив колени, плакала навзрыд. От злости, от обиды, от страха, от всего сразу.

Даже не заметила, как уснула – там же, под дверью, а проснувшись, привела себя в порядок и заказала такси до Менделеево. Ещё не знала, зачем едет, не успела ничего обдумать, но твёрдо решила обо всём рассказать Максиму. По пути заехала в круглосуточный магазин и там купила новую симку. На всякий случай.

Боялась, что Максим ей не поверит, не придёт. Но Максим пришёл. В неизменных джинсах, белой футболке и чёрном однобортном пиджаке на две пуговицы. В его взгляде не было страха. Только беспокойство и забота. Кристину эту успокоило.

– Синяк большой? – спросила Кристина, когда они свернули возле гаражей и направились к мосту через Клязьму.

– Тебе лучше уехать.

– Я пока в хостеле поживу.

– Нет, тебе лучше уехать из Москвы. Возвращайся в Тулу, к маме.

Максим взял Кристину за руку, чтобы она не оступилась на битой дороге. Темнота сглаживала выбоины, но Максим, кажется, хорошо знал этот путь. Кристина задержала его руку в своей. Так ей было спокойнее. Максим не сопротивлялся.

– Тебе с мамой и отчимом тоже лучше уехать, – прошептала она.

– Нет.

– Почему?

– Если б они хотели, давно пришли бы к нам. Они ведь знали адрес. Наверное, проверяли тебя.

– Да. Я тогда успела об этом подумать. И то, что они у вас уже были… это меня спасло.

– Спасло?

– Иначе я бы не назвала твой адрес. Они ведь на всё готовы. Я бы, наверное, лишилась рассудка. Там, на месте. Чтобы ничего не говорить, ничего не чувствовать. Лучше уж сойти с ума.

Максим крепче сжал ладонь Кристины.

– Если это вообще те же люди, – промолвил он задумчиво.

– Того с бородой я узнала. Трудно забыть его взгляд. Он ведь на выставке смотрел на меня так же. Будто знал, что мы ещё встретимся, что он… – Кристина почувствовала, как вновь подступает дрожь. – И у них были ключи от квартиры. Папины ключи.

– Дмитрия Ивановича? С чего ты взяла?

– Брелок. Старый брелок из Парижа. С Эйфелевой башней, – тихо ответила Кристина.

Перейдя через мост, они свернули направо, в сторону Клушино. Прошли вдоль темневших в ночи железобетонных бассейнов – Максим сказал, что это старые отстойники. Словно хотел таким объяснением смягчить их пугающий апокалиптичный вид.

Кусты и деревья быстро обступили дорогу, окончательно спрятали её в сумраке. Сюда едва проскальзывал свет звёзд и половинчатой луны. Кристина усмехнулась.

– Что?

– Неделю назад я бы тут вся тряслась от страха.

– А сейчас?

– После того как меня в пустой квартире допрашивали три незнакомых здоровяка? – Кристина опять усмехнулась, и смешок вырвался чересчур звонкий, надорванный. – Нет уж. Думаю, на сегодня я свой запас страха исчерпала. И твоим отстойникам меня точно не одолеть.

– Ты смелая.

Кристине понравилось, как он это сказал. Будто в самом деле считал её смелой, а не просто хотел приободрить.

– А ты? Тебе страшно?

– Страшно.

– Боишься, что они теперь и к вам вломятся?

– Может, так было бы лучше.

– Ты о чём?

– По крайней мере, пойму, что им надо. И отдам. Сразу. Не раздумывая. Если у нас это действительно есть.

– Что им ещё нужно? Они ведь получили картину, за которой охотились! Или… Послушай, а друг твоей мамы…

– Погосян. Мама на днях поедет в Питер к его жене.

– Зачем?

– Расскажет ей, что произошло на самом деле. Говорит, что должна это сделать. Потому что многим обязана Погосяну. У него своих детей не было и… то есть нет. У него нет своих детей. – Максим вздохнул. – Как же мне это надоело. Не знаю, как правильно говорить: в прошедшем или настоящем.

– Я теперь говорю в прошедшем, – прошептала Кристина.

Какое-то время шли молча, но молчание сейчас было нестерпимым – оно возвращало Кристину туда, в пустую квартиру, к трём незнакомым мужчинам, которые встретили её в коридоре. Только что принимала душ. Неторопливо вытиралась свежим хлопковым полотенцем. Одевалась, смачивала лицо тоником и думала после ужина позвонить маме. А когда вышла из ванной, увидела их.

– Так вот, – заговорила Кристина, отгоняя воспоминания. – А не мог Погосян сам украсть картину? То, что ты говорил про внутренний слой, про эти странности со всем, что там изображено, и… Может, те, кто охотится за «Особняком», не знают, что картина пропала? Вот и думают, что вы её до сих пор прячете?