Глаза смерти

Калитка закрыта. Кольцо из кабеля на месте.

На улице никого.

Максим сорвал кабель и выглянул на дорогу. Ни машин, ни людей.

Кристины нигде не было.

Максим растерянно озирался, будто она могла спрятаться где-то за соседской оградой или старой, покрытой болячками берёзой. Потом услышал странное постукивание за спиной, у дома, и резко обернулся.

– Потерял кого-то?

Кристина стояла возле крыльца. Пальцами барабанила по балясине и с насмешкой качала головой. Максим так торопился, что не заметил её.

– Прости, – смущённо сказал он и, быстро закрыв калитку, вернулся во двор. – Я уж тут подумал, ты…

– …уехала в Ржавки?

– Ну да.

Максим почувствовал, как лицо, налившись кровью, потяжелело. И тут же нахмурился. Он уже много лет ни от чего не краснел. Нужно было успокоиться. Постарался не смотреть на Кристину. Испугался непривычного водоворота чувств, слишком пёстрого и громкого, чтобы разобраться в нём. Боялся сделать или сказать что-то глупое. «Избыток чувств всегда ведёт к ошибкам». Дедушка любил так говорить, когда успокаивал маму.

Максим сжал кулак за спиной. Хрустнула косточка среднего пальца.

К счастью, на крыльце работал только ночной плафон, Максим был прикрыт полутенью, и Кристина не могла увидеть его смущения.

Когда Максим открыл входную дверь, в прихожей уже горела люстра. Их встречали мама и Корноухов. Мама так и не переоделась, но успела накинуть полинявший махровый халат.

Кристина вошла в дом как-то зажавшись, утратив недавнюю открытость. Зажмурилась от света и опустила голову – позволила волосам прикрыть лицо. Прятала синяк на правой щеке. Сейчас он казался ещё более припухшим. Багровое пятно на светлой коже. И несколько чуть более тёмных, синеватых отметин на скуле, под глазом.

Кристина тихо поздоровалась.

– Девочка моя… – мама, шагнув вперёд, обняла Кристину, и та, кажется, смогла расслабиться. По меньшей мере, выпрямилась и приподняла голову.

– Как там Лена? Я ведь всё хотела ей позвонить, да как-то даже не знаю, что сказать. Что тут скажешь?.. А почему ты ночью приехала? Почему не взяла утренний поезд?

Максим не успел предупредить Кристину. Был слишком возбуждён. «Избыток чувств всегда ведёт к ошибкам». Отругал себя. Уже не мог ничего изменить.

– Ночной поезд самый дешёвый. Я сейчас стараюсь экономить.

Кристина легко приняла игру. Ответила мгновенно, не задумываясь. Максим едва скрыл улыбку. Подумал, что Кристина молодец, хоть и придумала не лучшую отговорку. Когда берёшь ночной поезд, в итоге платишь таксисту. Не самый экономный вариант. К тому же у Кристины с собой не было не то что чемодана – даже сумки или рюкзачка. Впрочем, маму такой ответ, кажется, удовлетворил. Она отстранилась от Кристины, пальцами бережно сдвинула волосы с её лица и, кажется, только сейчас увидела синяк.

Не сказала ни слова. Опять обняла Кристину – уже крепче. И не сдержала слёз. Мама в последнее время слишком много плакала.

– Девочка моя, мне так жаль. Ты не представляешь…

Отчим стоял рядом. В отличие от мамы, он успел натянуть брюки, рубашку, носки. Стоял на удивление бодрый, свежий, будто вовсе не спал. Не то чтобы он был недоволен появлением Кристины, но в его взгляде читалось какое-то сомнение, точнее, недоверие. Его явно смутил синяк. И Максим сейчас ненавидел отчима за этот взгляд. Не понимал, как можно вот так с ходу осуждать человека, если не имеешь ни малейшего представления, через что он прошёл.

К счастью, Корноухов никак своего отношения к Кристине не обозначил. Вместо этого вполне дружелюбно сказал:

– Чайник скоро вскипит.

Мама отпустила Кристину, и тут Максим вдруг понял, почему запах её духов показался знакомым – ещё в тот день, когда он обнаружил Кристину у себя в комнате. Этот горьковатый аромат с добавлением хвои и цедры… Такие духи были у мамы, когда они ещё жили в Ярославле. Стройная зелёная бутылочка с крошечным распылителем. И синяя этикетка с названием, которое Максим успел позабыть. Но это были именно те духи, он не сомневался. Совпадение показалось почти невероятным и, как ни странно, заставило насторожиться. Внезапное чувство, слишком тонкое, прозрачное наитие, от которого Максим хотел отмахнуться, но не мог.

Вчетвером прошли на кухню. Мама что-то сказала о задуманной перестройке дома, Корноухов безучастно дополнил её слова. Затем мама протянула Кристине ивовую корзинку с перемешанными пакетиками чая. Кристина выбрала чёрный «Ахмад» с бергамотом. Максим взялся разлить кипяток, а сам думал лишь о запахе маминых духов; рассматривал этот крохотный обрывок какого-то мелкого неуловимого факта, который, может, и не был никаким фактом – так, ерунда какая-то, следствие усталости, не более того. И всё же Максим смотрел на него настойчиво, внимательно. Будто мог по этому обрывку увидеть нечто куда более значимое.

Когда мама попросила достать конфеты, наитие, так толком и не раскрывшись, погасло. Максим попробовал ещё раз протянуть к нему мысли, но ничего не нащупал.