Глазами альбатроса

Возможно, они слишком сыты и решают пока воздержаться. Несмотря на то что налеты фрегатов производят сильное впечатление, всего небольшая их часть – примерно с десяток птиц из многих сотен – активно охотится на птенцов крачек. И хотя фрегатов здесь столько, что они вполне могли бы съесть всех птенцов, в действительности они уничтожают очень маленькое их количество.

Гораздо больше птенцов погибает от дождя. Погода – более могущественный убийца. Я натыкаюсь на заполненное водой треснувшее яйцо, клювик мертвого птенца виден в дырочку, которою он сам же и проклюнул и через которую внутрь попала погубившая его вода. Жизнь трудна, спасение часто зависит от удачи. Птенцы темных крачек, которые вылупятся сразу после того, как стихнет дождь, едва ли обрадуются своей судьбе.

Вы вновь недоумеваете, как что-то живое вообще может уцелеть посреди этих бесконечных страданий, этой повсеместной враждебности. И в то же самое время понимаете, что грация, утонченность, изысканный облик этих созданий рождаются в беспощадной борьбе.

Ближе к вечеру выходит солнце, и впервые за два дня на землю ложатся тени. Но это продолжается недолго, и очень скоро дождь начинает барабанить вновь. Будто сырое одеяло, на нас опускается ночная мгла.

Оглушительные крики встревоженных чем-то буревестников пробуждают меня посреди ночи от сна, в котором я очутился перед стоящей посреди леса церквушкой, столь любимой мной в детстве и давно уже разрушенной. Но на острове Терн посреди природного изобилия я вновь обрел духовную родину – на этот раз не разрушенную, а оберегаемую и защищаемую. В моем понимании святость места, его связь с чем-то значимым и вечным определяются его способностью в изобилии рождать жизнь. Это вовсе не Эдем. Среди переизбытка жизни переизбыток смерти всегда на виду. Гнезда разваливаются. Птенцы голодают. Взрослые особи исчезают. Конкуренция растет. Повсюду таится жестокость. Все животные охотятся, иногда друг на друга. Хищничество – распространенное ремесло, а птенцы – законная добыча. Каждый раз с восходом солнца начинается борьба за выживание. Но кроме нее – и это главное – тут присутствуют равновесие и условия для развития, которые обеспечивают биологические виды достаточными ресурсами для процветания в течение миллионов лет, даже если в процессе сурового, безжалостного естественного отбора они постоянно оказываются между молотом и наковальней. Конечным результатом, финальным вердиктом, неопровержимым доказательством является торжество жизни, ошеломляющее ее изобилие. Если и есть в мире истина, то она тут, среди бурного скопления живого, выдерживающего испытание временем.

Дождь снова льет целый день. Полевые работы отменяются. На доске объявлений всего одно слово: «Уборка!»

Все берутся за дело. Кухня становится чище и опрятней, чем когда бы то ни было. Гостиную и обеденную зону крест-накрест пересекают бельевые веревки, которых становится все больше по мере того, как мы развешиваем все новые и новые партии давно накопившейся стирки. Скоро уже почти невозможно пройти от кухонной стойки к обеденному столу, не задев головой свисающие отовсюду простыни и нижнее белье.

За окном ни малейшего дуновения. Вообще-то ветер стих еще два дня назад, через сутки после начала дождей. Мы все еще в зоне циклона.

Взрослые альбатросы, которые раньше всегда спешили поскорее улететь, сегодня никуда не торопятся. В какой-то момент я насчитываю шесть черноногих и одного темноспинного альбатроса в радиусе 30 метров – больше, чем их было на всем острове, когда я только вернулся. Они скорее предпочтут дождаться, когда непогода отступит, чем отправятся в полет под проливным дождем и при полном отсутствии ветра. Темноспинный альбатрос, похоже, никак не определится, лететь ему или остаться. Покормив птенца, он еще 17 минут неподвижно стоит у гнезда, а потом направляется к берегу. Несколько раз медленно расправляет и складывает крылья, будто в нерешительности, потом, раскрыв их, делает несколько шагов и снова сворачивает. Подходит к другой взрослой птице, садится и позволяет ей почистить себе перышки на шее. Но быстро теряет терпение и направляется к краю дамбы. Среди темных крачек, через колонию которых он проходит, поднимается гвалт. Будто досадуя на слишком шумные протесты и толчею неприятно перенаселенного чужаками района, альбатрос разбегается с раскрытыми крыльями и после нескольких быстрых взмахов берет курс на север. Он провел на берегу 23 минуты. Через несколько минут его силуэт скрывается за плотной завесой приближающегося к нам дождя.

Я весь съеживаюсь, оттого что футболка на мне промокла насквозь, и звонко шлепаю по лужам. Хотя птенцы альбатросов тоже вымокли, они уже достаточно взрослые, чтобы пережить такое. Они то и дело чистятся клювиками. Дождевая вода стекает по их спинам и крыльям, но нелепо свалявшийся пух на головах и шеях сочится, точно слежавшийся мох.

В казарме биологи покончили со стиркой и уборкой и теперь строчат бесконечные письма домой.