В низких лучах утреннего солнца один довольно увесистый летучий кальмар неожиданно выпрыгивает из воды и описывает в воздухе высокую длинную дугу, странным образом удерживаясь в полете на своих невероятных крыльях. (Десятикилограммовый кальмар, которому недавно исполнился год, скоро умрет от старости.) Когда стайки длинноперого тунца (
Она все летит и летит, смещаясь почти на 700 километров к востоку, поймав попутный ветер, который несет ее вдоль текучих пограничных зон, стараясь отыскать более четкое обозначение раздела, но обнаруживая при этом только широкий расплывчатый градиент, в котором жизнь течет вяло.
Затем она поворачивает на юг и на следующий день пролетает 320 километров, а еще через день – 400 километров. После этого она берет курс на юго-восток, сокращая расстояние, отделяющее ее от острова Терн, впервые с тех пор, как отправилась в путь. К тому времени, как ее долгое путешествие по часовой стрелке длится неделю, она достигает подводной горы Прокофьев, но темпа при этом не сбавляет.
Последние несколько дней она провела почти в полутора тысячах километров от птенца. Ее усилия достойны высокой оценки, но в плане добычи ее путешествие можно назвать успешным лишь условно. Она вновь чувствует, что ей пора к птенцу. Желание поскорее вернуться пересиливает голод, но не избавляет от него. На этот раз у Амелии не получилось хотя бы немного нагулять жирок. Приняв решение возвращаться – но недовольная результатом, – она мчится на юго-запад 31 час подряд, преодолевая около 750 километров. Запахи суши и плотно гнездящихся морских птиц помогают ей найти путь домой во внешне неприветливом море задолго до того, как она увидит сами острова.
К тому времени, когда ее силуэт появляется на горизонте, на острове уже темно. Но при свете луны вполне можно различить границы рифа. Она приземляется посреди обычного для птиц ночного шума и суеты. Сегодня 25 февраля. Восемь дней назад, когда она в последний раз кормила птенца, он выглядел заметно меньше. Но его писк рассеивает любые сомнения в том, что это он, и Амелия кормит его высококалорийным жидким ужином.
Обособленность характерна для огромных колоний морских птиц, гнездящихся на островах, которые широко разбросаны по всему Мировому океану. Выведение потомства на отдаленных территориях, как это происходит у них, и абсолютная недосягаемость долгое время служили лучшей защитой для этих иначе беззащитных созданий. Почти везде, где альбатросы строили гнезда, в любых морях, где они странствовали, эти птицы тысячелетиями наслаждались относительным спокойствием благодаря большим расстояниям, отделявшим их от человека. Все стало меняться, когда жители побережий начали бороздить моря на своих примитивных, но проворных лодках. С тех пор даже дальности расстояний стало недостаточно, чтобы сохранять покой уединения.
Маори прибыли в Новую Зеландию за несколько столетий до европейцев. Им хватило незамысловатых орудий охоты, чтобы истребить эндемический вид птиц под названием моа, после чего они переключились на альбатросов. Маори украшали свои каноэ их перьями, символизировавшими стремительное скольжение над океанской гладью, а также использовали эти перья в своих жестоких обрядах. Кроме того, из длинных трубчатых костей альбатросов они изготавливали шилья, иглы, пуговицы, бусы и дудочки. Собранным в пучки пухом альбатросов украшали себе волосы и вставляли их в проколотые уши. С помощью крючка на веревке они ловили охотящихся альбатросов себе в пищу.
Когда около пяти столетий назад на островах архипелага Чатем недалеко от Новой Зеландии поселились мориори, они стали есть гнездившихся там птиц. Позже жизнь отплатила им той же монетой: маори, которые прибыли к ним с основных островов Новой Зеландии, привезли с собой собственные вкусовые пристрастия – любовь к человеческому мясу. Современные маори на некоторых островах продолжают отстаивать свое право ловить альбатросов прямо в гнезде.