Глазами геолога

Вот это тайга! Воздух, настоенный на хвое, цветах и травах. Кусты по берегам ручьев, усыпанные красными — до боли в скулах — гроздьями кислицы. Непролазные малинники, россыпи брусники под сапогами. Поляны, пропитанные сладким ароматом полевой клубники. Дотошные бурундуки и белки. Глупые рябчики, которые после выстрела, сделав круг, возвращаются на прежнее место. И главное — почти полное бескомарье! Настоящий рай земной.

Продираясь в высоченной траве, вдруг чувствуешь резкий запах зверя. Выходишь на лежанку. Здесь встретишь даже клок бурой шерсти. А хозяина и след простыл. Медведи не ищут знакомства с человеком.

Один из наших рабочих весь сезон проходил с семизарядным карабином и не встретил ни одного медведя. А мне, можно сказать, повезло.

Мы возвращались из маршрута, я и наш геолог, женщина. Шли по медвежьей тропе. Перед нами топал сам хозяин. Мы торопились и беспокоили его. Он оставлял на тропе свежие «визитные карточки» и беспокоил нас.

Сойти с тропы не удавалось. Вокруг громоздился бурелом. И, помучившись, мы опять выходили на медвежий след.

На трухлявом стволе, перегородившем тропу, отпечаталась когтистая лапа. Я попытался пяткой так же продавить ствол. Не получилось. Видно, здоров зверюга! И хотя была у меня одностволка, заряженная картечью, и охотничий нож, почувствовал я себя как-то сиротливо.

След пропал. Медведь любезно пропустил нас вперед. Но, когда мы остановились у ручья напиться, невдалеке захрустели сучья. И вновь на тропе перед нами позорные следы его испуга и отпечатки лап. И вновь пропал след.

— Давай-ка переждем, — предложил я.

Мы встали у ствола огромного поваленного кедра и стали осторожно обирать малинник. У меня почему-то подрагивали пальцы, а спутница моя выглядела рассеянной.

И тут затрещал валежник. Треск оглушал. Казалось, замерло стрекотанье сорок (они-то видят и нас и его!), затих весь лес. Будто великан ломился сквозь чащу, круша деревья.

А возле меня геолог обирала малиновый куст. И куст дрожал, как под дождем.

Сучья лопались, как бы стреляя, совсем близко. Но за кустами и стволами видел я лишь какие-то бурые пятна. И чувствовал необычайную прохладную легкость в локтях и коленях и там, где должно быть сердце.

Что ж, я имел шанс убить медведя. Вкусить романтической медвежатины и приобрести трофей, достойный знаменитого Тартарена из Тараскона. Но это был не единственный исход моего знакомства с хозяином тайги. Некоторые другие варианты меня определенно не устраивали.

И я завопил что было сил. Я ругал медведя и грозился изрешетить его. Для пущей убедительности полез на ствол, не переставая кричать. Оступился — ноги-то дрожат! — и хрястнулся в малинник, проклиная все на свете.

Возможно, медведь подумал: «Ходят тут какие-то ненормальные!» Откуда ему, тихому жителю тихой тайги, знать о наших истериках и криках? Сучья затрещали пуще прежнего, постепенно затихая вдали.

Мы вернулись в лагерь. С той поры за мной укрепилась слава отчаянного медвежатника. Но я-то хорошо знал разницу между «не бояться» и «не показывать боязни».

Известно: бояться очень опасно. Надо держать себя в руках, а то натворишь глупостей…

Лагерь наш на ручье Анжулька надо было перевозить на новое место. Пришла машина. Погрузили почти весь скарб. Осталась моя палатка, кастрюля с недоеденным супом-пюре и я сам. К вечеру должны были вернуться за мной.

Я забрался в палатку, прилег на раскладушку и… проснулся от стука дождя. Пожалуй, это был ливень. Стемнело. Ветер вдувал водяную пыль в палатку. У входа натекла лужа.

Дождь продолжался до ночи. Скудость еды восполнял я обильным сном. Но утром напрасно выслушивал гуденье машины. Пришлось развести костер, добавить в суп воды и желтеньких маслят. То же блюдо было в обед. То же — на ужин. Благо, что маслят уродилось множество.

Вечером посыпал дождь, нудный, как зубная боль. Я стоял возле палатки и ныл:

Ой ты, но-о-ченька-а,Но-очка те-ооомная, да…Но-очка те-омная, ооой, да-а!

Но-очь о-осе-ення-ая…

В палатке трепетал огонек свечи. Бормотал непонятицу ручей. Из черноты, окружающей меня, слышались шорохи, потрескивания. И, словно редкие шаги, стукались капли о валежник. Оттуда шли ко мне незабытые детские страхи.

Снами я насытился раньше. И поэтому долго лежал, прислушиваясь к тревожным ночным шорохам и стукам… Иногда лучше не иметь никакого воображения.

Проснулся в темноте, с каким-то жутким предчувствием. Возле палатки кто-то ходил, выдавая себя лишь редким хрустом ветки.

Я нащупал винтовку и затаился.

Игра в прятки продолжалась. Если медведь, то почему он не боится запаха железа и человека? Или он догадывается, что я не опасен? Он вломится, подминая брезент, и я не смогу даже вытащить нож!