Глазами геолога

От долгого страха рождается злость. Тот, некто за палаткой, не отступал. Он затихал минут на пять и вновь выдавал себя осторожными шагами и густым дыханием… Будь что будет! Тихонько отстегиваю вход, сжимаю винтовку, выползаю из спального мешка и, рванувшись, с криком вылетаю из палатки. Так вылетают из курятника перепуганные куры.

Проклятье! Передо мной… корова. Поглядела на меня, скромно опустила огромные ресницы и вздохнула. Возле нашего лагеря паслось стадо.

Вечером за мной приехала машина: река вздулась от дождя, — брод залило, задержались. К этому времени в моей кастрюле сварился очередной суп — маслята с редкими крошками гороха.

Да, кончаются таежные времена. Коровы теснят в тайге медведей.

Между прочим, в один из маршрутов на тропинке встретились нам бык и две коровы. Не знаю, что им понадобилось в тайге, вдали от деревень. Может быть, они гуляли сами по себе, отбившись от стада. Или на медведей охотились?

Когда бык заглянул мне в глаза и очень убедительно тряхнул рогами, я мгновенно оценил хилость окружающих молодых березок… На быка грубая ругань не подействовала. Привык. У него был такой пронзительный, нехороший взгляд — и такие пронзительные рога! — что я быстренько перешел на сладенькое бормотанье и, рассыпаясь в любезностях, как перед титулованной особой, бочком-бочком втиснулся поглубже в кусты, освобождая ему и его свите дорогу.

Эта встреча была, пожалуй, самой неприятной. Да и обидно: в тайге пострадать от крупного рогатого скота…

Если не желаешь встретиться со зверем, надо ходить шумно. А для знакомства с лесными жителями требуется аккуратность и внимательность.

Тогда можно пересвистываться с бурундуками, и эти маленькие дотошные зверьки подпустят к себе на два шага. И медленно пройдет невдалеке пасущийся олень, на пятнистой шкуре которого движутся пятна солнечных лучей. И бросится в кусты (испугает!) дикий баран.

Если быть точным, то присаянские горные леса нельзя, пожалуй, называть тайгой. Они более богаты, разнообразны, насыщены жизнью. Но и среди них встречаются места сказочно дремучие.

Однажды на северном склоне сопки мы вошли в тишайший елово-пихтовый лес.

Сомкнутые кроны деревьев заслонили небо. Стволы и нижние отсохшие ветки замшели. Свисали тленно-зеленоватые космы лишайников. Ветролом и почва были застланы пружинистым покровом хвои. Ноги ступали тихо и мягко, порой проваливаясь между трухлявых коряг.

Ни пенья птиц, ни шелеста листьев, ни бульканья ручейков. Лишь изредка сухой скрежет дерева и где-то стук невидимого дятла.

Трудно избавиться от настороженности. Чуждый, отмерший мир, напоминающий театральную декорацию. Тронул ветку — обломилась. Задел пень — продавился.

Вдруг скользнула огромная тень. Сова? Как бы во сне, бесшумно минуя стволы, исчезла.

Как знать, не подобные ли немые леса устилали землю в далеком карбоне? Где-то в сумраке их светились редкие бутоны бледных огромных цветов. Тени гигантских стрекоз блуждали в чаще. И не родились еще птицы и звери, и некому было радоваться красоте утра, и некому было трезвонить весенние песни. В сетчатых глазах тогдашних насекомых все виделось раздробленным на сотни крохотных частей.

Почему так не осталось навечно? Почему бурно воспрянула жизнь и появились иные глаза, впивающие в себя окружающее целиком, собирающие его в единой точке фокуса и создающие в мозгу его цельное отражение?

Для чего понадобился изощренный мозг, проникающий даже сквозь оболочки предметов, осмысливающий мир? И мы, единственные на Земле владельцы такого мозга — неоценимого богатства, доставшегося нам задаром, — умеем ли мы пользоваться им?

Должно быть, именно страх заставляет нас противодействовать природе.

Когда-то очень давно разумный человек ощутил свое одиночество, свое непреодолимое отличие от окружающего. Осмысливая самого себя, опасности, и свою смерть, и свой страх перед ними, мы как бы обособляемся и противопоставляем себя всем другим земным созданиям.

Мы стремимся подчинить себе, обезвредить природу, приручить ее. Пройдет еще немного времени, и мы очистим тайгу от последних страхов и тайн, сделаем прогулки по ней целебным и преспокойным мероприятием.

Возможно, уже сейчас в тех местах, где ломился мне навстречу медведь, зияют просеки и тралеры волокут по ободранной земле трупы деревьев. Возможно, кристальную воду Анжульки замутили отходы рудника, а в долине, где только что паслись олени, звенят бидонами доярки и натужно мычат коровы.

Конечно, смешно возражать против этого. Бессмысленно вздыхать. Тем более, геология, по крайней мере, ничуть не страдает. Пожалуй, она лишь обогащается новыми проблемами и в обжитых местах может легче решить старые. Геолог избавлен от излишних мытарств и хлопот, от излишних перегрузок и страхов…

А может быть, все это не лишнее?..

Небесная антиклиналь

Прекрасный горный пейзаж, как маска, скрывает смятение и хаос каменных недр.

Горные гряды похожи на волны. И, кажется, чего проще: слои в горах изогнуты в складки — выпуклые и вогнутые. Так выгибается, сминаясь, пачка листов бумаги.

Но это лишь внешнее подобие.