Глазами, полными любви

Нередко малышню вместе с детьми гостей сажали за один стол с взрослыми. Они с интересом слушали рассказы старших, антипедагогично чокались со всеми рюмками, наполненными напитком «Буратино» или смородиновым компотом. Когда веселье заканчивалось и гости собирались расходиться, на прощанье всегда пели одну и ту же песню: «Бывайте, здоровы, живите богато, а мы уезжаем до дому до хаты. Еще пожелать вам немного осталось, чтоб в год по ребенку у вас прибавлялось…» Пожелания, надо сказать, сбывались – если не по части богатства, то по части детей. В редкой семье тех лет подрастало меньше трех ребятишек.

Что касается Наткиной дружбы с Людкой Кайгородцевой, последнюю точку поставило одно событие. Время от времени подружка рассказывала о том, какое красивое красное бархатное платье есть у ее мамы, какие драгоценные брошки она носит и, оказывается, играла в театре. Слушать такое Натке было завидно и обидно. Воображение рисовало эффектную красавицу в удивительном платье, украшенную драгоценностями. А ее, Наткина, мама выглядела обычной женщиной, не снимавшей дома халат и кухонный фартук. Зоя Максимовна даже губной помадой пользовалась крайне редко. Бархатное платье, кстати, у нее тоже имелось, но строгого покроя, скучного черного цвета, а о драгоценных брошках и говорить не приходилось. Подобного в директорском доме в глаза не видывали.

Естественно, девочке хотелось взглянуть на удивительную маму подружки, но та под любым предлогом избегала приглашать Натку к себе домой. Наконец свершилось. Однажды Людмила заболела и несколько дней не посещала школу. Ирина Александровна, узнав, что ученицы живут на одной улице, попросила навестить больную и передать ей домашнее задание. Не без робости Натка ступила на крыльцо обычного типового двухквартирного дома и постучала в дверь. Ей открыла женщина с испитым лицом и растрепанной «химкой» на голове. Затрапезное вылинявшее платье бесформенно болталось на костлявой фигуре. При всем богатстве Наткиной фантазии представить эту дамочку в вечернем платье и с драгоценностями в виде нагрудной броши было трудновато.

Узнав, зачем девочка пришла, хозяйка безразлично махнула рукой в угол комнаты, где лежала на кровати утопающая в соплях дочь. Появление подруги девочку больше сконфузило, нежели обрадовало. Она сразу поняла: ее отчаянное вранье разоблачено. Убогая обстановка комнаты, застиранные лохмотья, наваленные на спинку кровати и на стулья, гора немытой посуды на столе, замызганная женщина в некрасивой одежде – все это напрочь разрушало образ замечательно красивой и талантливой мамы, который Людка так убедительно рисовала перед одноклассницей.

Перекинувшись несколькими словами, оставив листок с записанными номерами задач, которые нужно было решать, Натка отправилась восвояси. Дома она спросила:

– Мам, а вправду тетя Катя Кайгородцева артисткой была?

Мать недоуменно посмотрела на нее:

– Откуда ты взяла? Она телятницей на ферме работает. Что-то я не слышала, чтобы из артисток в телятницы попадали… Знаешь, не водилась бы ты с этой Людкой. Не думаю, что такая дружба тебе нужна.

Натка уже и сама это понимала.

* * *

Куда интересней оказалось дружить с пацанами. Рядом с домом Черновцов жила семья Семеновых, где росли двое мальчишек. Старший, Николай, учился в седьмом классе и в напарники для игр явно не годился. Зато его брат, второклассник Вовка, сразу же начал водить с Наткой и ее сестрой Маринкой компанию. Играли в основном на улице. С Вовкой и группой мальчишек, живших неподалеку, сестрички строили разнообразные укрытия, штабы, штурмовали огромные горы снега, появлявшиеся по обочинам дороги, после того как бульдозер расчищал последствия очередного бурана. После каждого такого штурма девчонки являлись домой подобные снежным колобкам. Матушка вытряхивала их из стоявших колом шубеек, валенок, штанов с начесом, поила горячим какао, а иногда кипяченым молоком, которое Натка ненавидела всей душой – особенно скользкую противную пенку.

С Семеновыми дружили не только девочки, но и родители. Дядя Коля работал главным бухгалтером в совхозе. Тихий интеллигентный человек, Николай Иванович никогда ни на кого не повышал голос, в том числе на своих сыновей-оболтусов. Бразды правления в семье принадлежали его жене Анфисе, или, как ее звали ребятишки, тете Физе. Уютная, как колобок, энергичная подвижная женщина во время войны служила санитаркой на фронте, выносила раненых с поля боя, а потому знала цену жизни и смерти. Она стала для Зои Максимовны, впервые столкнувшейся с трудностями деревенского житья-бытья, главной советчицей, утешительницей и помощницей. Семеновы некоторое время продавали семье директора совхоза молоко, затем тетя Физа начала говорить своей новой подруге:

– Зоя, уговаривай Алексея Михайловича купить корову. Ты без нее с детьми здесь пропадешь. Я тебя всему научу – как доить, как ухаживать.