Глиняные буквы, плывущие яблоки

Водовоз свою птичью маску снял, расцеловал Мусу. Лицо водовоза оказалось тоже птичьим – нос-клюв, шея длинная и подбородок от нее почти не отгорожен… С таким лицом можно даже маску не надевать.

– Поздравляю, Муса, – говорил Учитель. – Рад за Марьям-хон. Ей сейчас, наверное, ваше присутствие необходимо.

– Да, разумеется! – уже смеялся Муса. – Учитель, а вы сейчас куда?

– Меня везут к Председателю.

Муса посмотрел на Учителя:

– Ариф-жон, извините… У вас лицо сегодня какое-то желтое – вы не заболели? У меня дома какая-то таблетка есть – отец покойный когда-то из столицы привозил. Тогда хорошо лекарства делали. Хотите, принесу?

– Спасибо, Муса, не стоит. Всё эта буква… Не хватает только одной буквы, Муса. Извините, заговариваюсь. Пройдет. Заботьтесь о Марьям-хон, не оставляйте ее одну…

Муса хотел что-то ответить Учителю, но новая волна радости сорвала его с места; он бросился бежать, выкрикивая: «Конечно! Я буду заботиться! До свидания! У меня будет ребенок!»

Остановившись, он вдруг начал танцевать. Он подпрыгивал и кружился. Пыль поднималась от его ног, и он танцевал в ее желтом облаке.

7

Работы перед Баней кипели и плевались торопливыми пузырьками. Водружался портрет Александра Македонского с лицом Председателя. Слева от него явилось новое произведение – большой портрет жены полководца, писанный, за неимением другой вдохновляющей модели, с жены Председателя. Сходство было поразительным; областной художник не зря краску потратил.

Под портретами супругов Македонских возился Агроном. Он руководил высадкой двух пальм. Это был звездный час Агронома; он был трезв и в галстуке. Одну пальму, как дерево в наших краях новое, посадили вверх ногами и теперь пересаживали заново.

Двое полуголых мужчин в каких-то лохмотьях прибивали к Бане лозунг «Через четыре года – здесь будет город-сад» с еще одним портретом Председателя, уже не в виде Александра Македонского, а в виде самого себя.

Сам Председатель ходил по Бане, проверяя готовность и щедро раздавая пинки и подзатыльники. Когда Участковый привел Учителя, Председатель как раз разгуливал по Залу Земли. Заметив, что рука Председателя поглаживает живот против часовой стрелки, Участковый быстро исчез.

Впрочем, едва увидев Учителя, Председатель одним волшебным движением распустил свою свиту, и она, шелестя, вытекла из зала. В зале остались только двое.

Глаза облепило сумраком. Зал Земли. Он же – Зал теплой воды. Находится ниже двух других залов. Почти под землей. Холодная вода из Зала Луны вытекает из змеиной пасти и смешивается с горячей – из Зала Солнца. Та течет из улыбающегося льва. В глубоком бассейне вода-лев борется с водой-змеем. Из их поединка возникает теплая, приятная для тела вода.

Купол в Зале Земли низкий, снаружи не видно. Украшений – только два отверстия, для освещения. Днем свет приходит из Зала Солнца, а в светлую ночь – из Зала Луны.

Сейчас свет затекал из Зала Солнца. Луч был тяжелым и мутным.

Председатель смял Учителя в объятьях; прошелся поцелуями по впалым учительским щекам.

– Та-ак. Давно тебя не видел. Совсем нас забываешь! Зашел бы, пообщался. Научил бы нас немного жизни.

– Не хотел вас от дел отвлекать…

– Зря! Посоветоваться с образованным человеком мы всегда время найдем. Образованный человек – это как дерево в пустыне, под ветви которого приходят и тигры, и газели… и председатели. Правильно? А твоих ветвей мы что-то давно не видели. Или недостойны?

Учитель молчал. Председатель прошелся по залу:

– Как тебе банька? Неплохо, а? Кирпича здесь сколько, мрамора всякого… Последний год всё это хозяйство стоит.

– Хотите ее разрушить?

– Э, зачем «разрушить»? Реставрировать! Это всё, конечно, придется снести… Тяжеловато, правда, будет. Еще в прежние времена историки приезжали, проверку делали, говорят: в раствор яйцо добавлялось или даже сперма – для крепости. Ничего, современной технике и прогрессу – всё по плечу. Потом точно такое же построим, не хуже. И спермы у нас на это хватит. Правильно?

– Зачем же тогда разрушать…

– Та-ак. Сразу видно, в твоей голове ни одной государственной извилины нет. Разрушаешь – весь этот исторический стройматериал, кирпич-мирпич, мрамор-мозаику списываешь как строительный мусор. Так? Клиент на него уже есть, даже иностранцы приезжали. Иностранцы как сюда зашли: ах, ох, обморок. Антик! Пятнадцатый век! Я им говорю: э, мистер, какой пятнадцатый, это еще ваш Македонский тут строительно-монтажными работами руководил, это минимум десятый век или восьмой какой-нибудь. Но цену всё равно хорошую назвали, просто – очень приятную для настроения цену.

Председатель зажмурился и произвел губами такое движение, словно собирался поцеловать воздух.

– Я уже среди больших людей с кем надо договорился-пообещал… Делиться придется, у них наверху такой аппетит – акула от зависти умрет. Ну, ничего. Сейчас они приказ разрабатывают, эту баню сломать и так отреставрировать, чтобы красивее прежнего было. Художника даже нашел, который вместо испорченных рисунков новые накрасит, и недорого. Видал, как он Македонского изобразил? Правда, красиво?