Глиняные буквы, плывущие яблоки

Толпа затрещала, задымила, как сухой хворост: как – отпустить? …наших детей… нет, мы видели, что наши дети… смерть ему! Смерть ему!

Кто-то уже потянулся за камнями.

– Стойте!

– Стойте, люди!

На трибуне стоял какой-то седой человек… Как он туда попал? В суматохе проскочил, наверное.

– Люди! Опомнитесь!

Вдруг кто-то крикнул:

– Эй, это же наш Муса!

– Точно, Муса… Эй, Муса, где седую голову взял?.. Уходи, Муса! Нет, пусть говорит, раз на трибуне… Седой какой… Не смотрите, это он седым притворяется… Нет, говори, Муса… Говори!

Будь Председатель на месте, он бы, конечно, не допустил такого безобразия, как Муса на трибуне. Но Председатель с двумя людьми в черном успел удалиться, чтобы избежать присутствия при самосуде. Он не был любителем таких неаппетитных сцен; кроме того, какой-нибудь тайный шакал мог в суматохе швырнуть булыжник и в него самого… Короче, Председатель скрылся в Бане, где у него был свой кабинетик. За старшего был оставлен Участковый.

Но как раз Участковому выдергивать Мусу с трибуны было совсем неинтересно. Да еще перед всем селом, которое знает, с кем Участковый за одной партой сидел и в чьем доме от голода спасался. Послать тотчас за Председателем означало получить сотрясение мозга за то, что захват трибуны прозевал… И Ханифы рядом нет, не посоветуешься! Может, еще всё обойдется, народ успокоится…

Участковый тяжело вздохнул и сделал вид, что ничего не видит. И вообще небо рассматривает. Безоблачное металлическое небо…

– Люди! Не берите грех на душу, опомнитесь! – говорил с трибуны Муса. – Какой он колдун? К вам человек с неба пришел, буквы от всей души вам принес, а вы… Вы волки! Уже один раз наши предки святого человека здесь убили – вам мало…

– Кого тут убили?.. – заволновалась толпа. – …А, это он о том дервише, который баню здесь строить приказал… У которого волосы длинные были… Э, Муса! Тот дервиш сам просил себя убить! Его не хотели убивать, сам попросился…

Муса горько засмеялся:

– Сам попросил, да? Да вы – вы если Учителя сейчас убьете, тоже потом скажете: не знаем, не видели, сам попросил!

Перевел дыхание. Толпа недовольно гудела. Муса заглотнул воздух и закричал:

– Вы знаете, люди, что я недавно на святую могилу путешествие совершил. И там мне вот что рассказали. Что святой, которому я там поклонился, – это учитель нашего дервиша… И в летописи написано, что этому дервишу ангел во сне новые буквы сообщил и сказал сюда их принести – буквы счастья. И баню сказал здесь построить. А наши темные предки подвергли этого святого дервиша тяжелой смерти! Да еще лгать стали, что святой сам того хотел!

Народ напряженно молчал. Люди Председателя заволновались:

– Да что же Участковый молчит? Муса, уходи с трибуны! Тоже – мулла выискался, с трибуны выступает… Когда муллой стал, Муса?

– Я уйду! – задыхался Муса. – Только последнюю вещь скажу вам, мои дорогие… Вчера узнал, что ребенок будет у меня, по селу от радости носился, вы видели… Вот, думал, после стольких лет бесплодной жизни – ребенок у меня будет, не напрасно к святой могиле ездил-тратился… Люди! Я сегодня ночью Марьям-хон из петли еле вытащил! Еле успел! Умереть хотела… Когда воду со старой библиотеки брала, ее…

Муса осекся, словно боясь продолжать. Закрыв лицо руками, прокричал:

– Ее Председатель изнасиловал! Марьям-хон!

Толпа окаменела.

Муса, шатаясь, сошел с трибуны. И пошел к тому месту, где стоял Учитель. Люди пропустили его. Подойдя к Учителю, Муса сказал сорванным голосом:

– Теперь… кидайте ваши камни… Жить я уже не могу. Пусть с ним умру… Не хочу среди вас жить. Учитель…

Улыбка появилась на его губах. Он стоял с Учителем.

К Мусе подбежала собака и стала облизывать ему руки.

– Та-ак!

Люди вздрогнули. Председатель шел к президиуму, лицо его горело темным огнем.

– Та-ак… Опять без меня не справились. Ладно! Ты, Муса, сам себе приговор подписал. Не хочешь жить? Так и запишем, Муса-жон. Такой будет урок тем, кто свою бабу слушает, а не меня, своего Председателя, который столько тебе, Муса, добра сделал! Ты даже не захотел узнать от меня, как всё на самом деле было… Впрочем, Муса, я тебя позорить не буду… Я тут про многих жен мог бы кое-что рассказать. Не буду, люди, не буду. И принуждать никого бросать камень не буду. Это – как сердце вам подскажет, только как сердце… если мозгов у вас нет.

Голос Председателя громом прокатился над толпой:

– Слушайте меня! Все, кто верны мне! Кто не хочет потом рвать на себе одежду и жрать пепел! Кидай!

Несколько рук схватили камни.

Первый булыжник, пролетев, упал около ног Мусы.

Второй был послан точнее – ударил Учителя в плечо. Учитель покачнулся, но, подхваченный Мусой, устоял…

И вдруг – новый голос ударил в толпу:

– Священным именем Михаила Юрьевича Лермонтова!..

Старик подходил, поддерживаемый Азизкой. На нем болтался пиджак с фронтовыми медалями, звеневшими и пылавшими на солнце.

– Шайтан старый… – заскрипел зубами Председатель.