Глиняные буквы, плывущие яблоки

Только пару раз нарушила эту черту собака Учителя. Как она всё разузнала и прибежала – непонятно. Своей собачьей душой что-то почувствовала. Скулит и к Учителю рвется. Участковый себе мысленно локти кусает, что Учителю эту собаку продал. А она оскалилась – сейчас Участкового за локоть цапнет.

Тут, к радости Участкового, в толпе крикнули, что собака – не кто иной, как сам шайтан, который в собачьем платье Учителю прислуживает. В собаку полетели камни. Отогнали. Отбежав, собака продолжала выть, но ее вой уже был не слышен – карнайчи загудели громче: к толпе на коне подъехал Председатель, и шествие тронулось.

Впереди шли карнайчи со свадебным наигрышем «Ер-ер», хотя свадьбой никакой не пахло, а только смертью Учителя и последующей баней.

Следом шло село – серое, с приплюснутыми к земле взглядами. Кто-то еле-еле подгребал сухими ногами. Многие мечтали, войдя в Баню, просто упасть на мрамор и напиться. Всю баню выпить. Море выпить. Океан им принесут – тоже выпить. Скорее бы вся официальная часть с казнью закончилась…

Как звонко поют карнаи! В самое ухо кричат, глиняные лица хотят развеселить.

Справа от толпы на отличном белом коне гарцует Председатель.

Даже те сельчане, которые в душе желали Председателю разных язв, червей и другие неприятные вещи, не могли не любоваться им сейчас. Одетый в золотой бухарский халат, Председатель плыл над толпой на своей белой лошади, затмевая солнце. Его причесанная голова казалась головой великого мудреца, которая каким-то чудом выросла на крестьянском теле. Иногда Председатель подъезжал поближе к толпе и с кем-то шутил, хотя глаза у него при этом были не шутливые – государственные были глаза. Потное лицо отливает бронзой, седина – серебром, халат – вообще золотом!

По левую сторону хромой ишачок бывшего Учителя везет.

Рот завязан, чтобы колдовать ртом не мог. Так несчастный глазами колдовать пытается. В небо смотрит. Небо, конечно, сегодня непривычное – металлическое какое-то, хотя облаков нет, и откуда этот металл взялся – непонятно. Ты, шутят в толпе, не на небо, под землю давай смотри, у своих подземных покровителей помощь проси.

Учитель давно, оказывается, еще задо-олго до своего приезда начал против нашего села работу вести, воду от села отводить.

А еще, говорят, когда Участковый в доме Учителя обыск делал – целый ящик фотографий наших сельчан нашел. И у кого на фотографиях ослиные уши пририсованы – с теми несчастье случалось. Или Председатель кулаком угостит, или жена ссору устроит, или ведро с водой из рук выскочит. Откуда же он эти фотографии брал? Э! Говорят же – он еще в городе эту работу начал, а в городе какие хочешь фотографии найти можно.

Были, конечно, и сочувствующие Учителю голоса. Но эти голоса молчали.

Все эти разговоры смешивались с шутками Председателя, пением карнаев и лаем учительской собаки, которая продолжала следовать за шествием. Но как только она приближалась, в нее летели камни.

9

Около Бани уже было всё подготовлено.

Со стен улыбались своими древними улыбками Александр Македонский с супругой. Зеленели пальмы. Внутри Бани, в подземных печах, весело трещал кизяк и прочий мусор, раскаляя мрамор в Зале Солнца; над Баней приплясывал дымок.

Председатель слез с лошади и уселся в президиум – длинный стол, заваленный всякой едой, которой Председатель тут же начал наслаждаться. Это вызвало в толпе улыбку надежды – когда Председатель наедается, всегда угощает остатками.

Всех только удивило, что за его спиной объявилась пара каких-то незнакомых фигур. Их лица были такими непраздничными и даже свирепыми, что, казалось, эта свирепость стекает по их лицам и болтается жирной каплей на подбородке.

Кто эти люди в черном? Никто не знал.

Учителя тоже сняли с ишачка и поставили перед небольшим обрывом.

За ним темнела равнина, укрытая тяжелым одеялом зноя.

Между Учителем и толпой была организована груда камней, чтобы все желающие могли принять участие.

Карнаи загрохотали сильнее – и замолкли. Председатель встал из-за стола и, дожевывая, отправился на трибуну.

Как всегда, он привел на память несколько цифр. Посоветовал работать еще лучше. А в конце вообще заявил, что человек отличается от обезьяны тем, что он – гуманный, и просто так самосуд не совершает и камнями не швыряется. И что, может, вместо того чтобы в Учителя камнями кидать, его надо, наоборот, как-нибудь возвеличить и даже посадить на его, Председателя, место.

– Мне уже пятьдесят пять лет, и я всё чаще думаю о том, как дать дорогу молодым. Может, лучше сейчас этому симпатичному парню дать дорогу, а? Может, он, осознав ошибки, бросит свое колдовство, не будет нам вредить… Может, он чистосердечно раскается в том облучении, которому он наших детей подвергал… Да! Он проводил на них опыты и угрожал им, чтобы они молчали, медицина подтвердила… Он избивал, он насиловал их – и при помощи колдовства делал так, что вы ничего не видели… Короче, я прошу отпустить его, бедненького, и сделать вашим председателем!

И стал спускаться с трибуны.

Завыла собака.