Глиняные буквы, плывущие яблоки

Народ смутился. О существовании старика как-то вообще забыли. Был слух, что умирает, а может, даже умер… Похорон, конечно, не было, но Старый Учитель считался таким необычным человеком, что никто бы не удивился, узнав, что он переселился в иной мир вместе со своим телом и всей домашней библиотекой. И вот теперь уважаемый покойник явился в самое неподходящее время, воскресшим и при медалях.

– Именем… Юрьевича Лермонтова – остановитесь! Уф, успел я всё-таки. Что, думали, сдох старик, и можно теперь как на большой переменке себя вести, да? Что, если ваши родители не могут из могилы выползти и выпороть вас как следует, можно такие безобразия устраивать? Ах вы, позорники, паразиты… двоечники!

Двоечники стояли, уткнувшись горячим от смущения взглядом в песок.

Председатель тоже молчал: в его мрачных извилинах рождался новый план.

А старик уже был рядом с Учителем:

– Спасибо, Ариф-жон, помогло мне твое лекарство, не стал меня пока Михаил Юрьевич к себе забирать… Эх, Ариф, Ариф-жон, предупреждал я тебя: эти люди только страх понимают, только страх любят! А ты: святые, святые! Вон сколько камней они для тебя приготовили, шайтаны. Я-то всё знал: и как ты на все деньги для детей еду покупал, как воду им в бутылках из города заказывал… Видишь, как они тебя благодарят!

Старик качал головой. Вдруг нахмурился:

– Э, Ариф-жон, да у тебя рот, оказывается, завязан! И руки! Муса, ты куда смотришь, второгодник несчастный? Или, думаешь, человек закрытым ртом разговаривать умеет? Двойку тебе по анатомии ставить за такое надо было…

Муса с Азизкой быстро развязали Учителя.

Но говорить он после допроса мог только шепотом; каждое слово шипело у него в горле, как раскаленный уголь.

Зато голос Председателя заставил всех повернуться.

– Та-ак… Два раза я вас проверял – не поддались на провокацию, молодцы! Я ведь сам в своем выступлении просил-умолял вас: отпустите Учителя! не устраивайте самосуд! Всё должно быть по закону, правда, Искандер-акя? Закон – это основа нашей демократии. Наш Участковый тоже так считает.

– Не слушайте этого мерзавца! – крикнул Старый Учитель.

– И по закону, – продолжал Председатель, – судить Учителя, конечно, должен только суд!

– А за что судить? – спросил кто-то.

– А вот суд и придумает, за что судить! – нахмурился Председатель. – Это уже не наше дело. Мы только передадим Учителя на весы правосудия, а они уже как хотят, пусть так его и взвешивают. А сейчас – наш дорогой Участковый арестует Учителя и увезет его в город. И пусть только кто-то попытается оказать сопротивление. Сколько по закону дают за сопротивление представителю органов правопорядка?

– Пять лет тюрьмы! – радостно выкрикнул Участковый.

– Слышали? Пять лет. Подумайте о своих семьях… А мы, – Председатель улыбнулся, – закончим нашу официальную часть и перейдем к неофициальной… Что же вы стоите, друзья? Вот стол, ваши любимые лакомства… Перед баней нужно подкрепиться! Налетайте! И для детей отложите…

– А что для них откладывать? – крикнул Муса. – Вон они сами бегут!

По холму к Бане бежали дети.

Бежали, руками размахивали.

Позади детей шел Иван Никитич, который и выпустил их из школы. Пролез утром в школу через окно. Подошел к Ханифе и что-то сказал ей задумчиво. Ханифа обмякла и стала плакать, что Председатель и его мафия из нее бешбармак приготовят и она сына никогда не женит. «Не переживай, Ханифулечка, – успокаивал ее Никитич, пока дети с радостными криками выбегали из школы. – Чуть-чуть скромнее свадьба будет, никто в тебя за это не плюнет…» – «Я сама тогда в себя плюну, – плакала Ханифа. – Свадьба хорошенькая должна быть, с певицей, с юмористами…»

Дети подбегали к Учителю, обнимали его, о чем-то спрашивали… «Учитель, а правда вы от нас не уедете? А что у вас с лицом, Учитель? Вы на землю упали, да? А букву узнали, Учитель? Учитель, Ханифа-опа на нас так ругалась, не уезжайте, ладно?»

И гладили его по плечу. Собака носилась среди детей, радостно скулила и лизалась.

– Да что же это такое?! – закричал Председатель. – А вы – что?

Обернулся к двум неизвестным фигурам, темневшим позади него. Двое неместных парней; квадратные щеки, волчьи глаза… Толпа поежилась.

– Вы что стоите, дармоеды, скоты? – шипел на них Председатель. – Я для чего вас нанимал? Быстро… притащите мне сюда этого подонка, Учителя этого… И прирежьте на моих глазах…

Черные люди кивнули и выхватили ножи. Замелькали лезвия.

Толпа выдохнула и осела.

Собака Учителя бросилась на одного… И тут же отлетела в сторону, облитая кровью.

Лес тел расступился; черные люди с пляшущими молниями в руках прошли сквозь него. Закричали дети. Замахнулся своей бесполезной палкой Старый Учитель.

– Эй, ребя-а-ата… – пропел хриплый женский голос.

Все, включая двоих в черном, – обернулись.

Лезвия замерли.

С порога Бани спускалась совершенно голая женщина.

Если не считать желтой маски.

Казалось, движется античная статуя. Та самая статуя, которую увезли…