Во-вторых, свобода от в действительных условиях капитализма (даже капитализма свободной конкуренции, не говоря уже о современной эпохе глобальной гегемонии корпоративного капитала) всегда находится в противоречии с законами частной собственности и рынка, законами капитала и формальной демократии, где человек свободен в своем выборе лишь в меру той собственности, которой он обладает, и функцией (рабом) которой он является. Это касается, кстати, и сферы политики, где формально равные права граждан сталкиваются с реально различной мерой свободы решения политических вопросов, которая пропорциональна капиталу (а здесь уже проявляется и противоречие рынка и демократии: в первом случае «голосуют» долларами, и потому этих «голосов» у одних много, а у других - мало; во втором - у каждого формально один голос; впрочем, как показывает опыт, политические голоса тоже покупаются; в борьбе демократии и рынка - а особенно современного, корпоративно-капиталистического - побеждает рынок).
В-третьих, рынок формирует овещнение человеческих отношений, товарный фетишизм, фетишизм денег и капитала, превращая вещи и деньги в высшие ценности и сводя Человека к роли и функции вещи: будь то стандартный набор потребительских благ, товар - рабочая сила или капитал. Во всех этих случаях свобода личности подчинена функции воспроизводства товара, денег, капитала. Вы делаете не то, что хотите, а то, что от вас требует рынок1
.^ Хайек, Пайпс; см.: Фридман М. Капитализм и свобода. Нью-Йорк, 1982, Хайек Ф.А. Дорога к рабству. М.: Новое издательство, 2005 и др.), не имеющими в своем запасе никаких аргументов, кроме «здравого смысла» обывателя, у которого все его личностные качества намертво сращены с его собственностью (будь то многомиллиардный капитал, маленький домик или только рабочая сила «профессионала»).
1
Постепенное вытеснение массового индустриального производства и прогресс «общества профессионалов» несколько корректирует эту ситуацию (о чем мы уже говорили и еще поговорим ниже). Но это (i) было, и на ^Наконец, в-четвертых, в современном мире за формальным равенством прав и свобод скрывается (и это особенно характерно для конца ХХ - начала ХХ! столетия) глобальная гегемония корпоративного капитала. Как было показано выше, это система, разносторонне эксплуатирующая работника, подчиняющая человека не только как наемного работника (он всегда был функцией капитала), но и как потребителя (чего стоит хотя бы идея «поколения Пепси»), члена корпоративной иерархии (одержимого сверхзадачей работы на корпорацию в рамках этой «административно-командной системы» в миниатюре), объекта манипулирования со стороны mass media, заложника прямого насилия со стороны хозяев военно-политических блоков и т.п. Даже демократия становится не властью народа, где каждый обладает равными правами, а системой политических технологий, превращающих человека из суверенного гражданина - субъекта власти, в пассивный электорат -объект, из которого политтехнологический процесс «производит» нужные голоса, формируя механизм власти немногих, где мера свободы оказывается пропорциональна величине и мощи капитала и аппарата насилия...
В этих условиях человек сталкивается с тем, что мы (используя размышления Ж.П. Сартра) назвали бы «парадоксом свободы от в мире отчуждения»1
: чем выше индивидуальная свобода [действий] человека в^ ближайшую перспективу останется, уделом лишь 5-i0 % работников Земли (в России рынок, напротив, «приказал» большинству профессионалов переквалифицироваться в челноков) и (2) указывает на то, что прогресс технологий, творческой деятельности подрывает собственные основы рынка и капитала, о чем авторы подробно писали в своих работах. С другой стороны, ныне сам рынок становится, как мы показали во второй части, тотальным, рождая уже не раз упоминавшийся феномен «рыночного фундаментализма».