Глубина

Так много запутанных фактов – и что бы это означало? Кэролайн не была матерью ребенка. Правда пронзила Энни насквозь. Матерью была та, другая женщина. Лиллиан Ноттинг. Итак, почему ребенок сейчас с Кэролайн, и почему Марк с ней, и почему они оказались здесь?

И тут до нее дошло: они убегали.

Может быть, Кэролайн Флетчер имела какое-то отношение к тем случаям, которые происходили на корабле. Кэролайн за ночь превратилась из милой и теплой в холодную и отстраненную. Марк признался, что опасается – его жена в чем-то виновата, но в чем? Кэролайн каким-то образом заманила мальчика-слугу своей ослепительной брошью, а потом?.. Энни не знала, но не могла этого исключить. Может быть, Кэролайн так же очаровала и украла Марка, украла его у Лиллиан.

Она не могла придумать иного объяснения.

Энни вздрагивала, пробегая по коридору мимо людей, бросавших на нее странные взгляды. Она не обращала на них внимания. Девушка чувствовала жар и головокружение. Все это было слишком ужасно. Знал ли сам Марк?

Они должны были разыскать эту женщину, Лиллиан, или ее родственников – кого угодно – и сообщить, что ребенок в безопасности и что они вернут девочку как можно скорее. Как только появилась эта мысль, в глубине сознания затаилась вторая, более темная, более ужасная.

Ни одна женщина не оставит своего ребенка по доброй воле. Энни была в этом совершенно уверена, она чувствовала это всем своим существом – никогда ни в чем она не была еще так уверена. Женщина на той фотографии, у которой в глазах были сталь и огонь, не отдала бы своего ребенка без борьбы. Энни знала это. Такая сделает все, что в ее силах, чтобы удержать Ундину при себе. Такая будет сражаться до последней капли крови.

Надо пойти в радиорубку и попросить радистов отправить телеграмму в лондонскую полицию. И быть готовой к ответному сообщению, что Лиллиан Ноттинг, истинной и законной матери, больше нет. Что Лиллиан Ноттинг вообще-то убита.

Энни побежала в радиорубку на верхней палубе. Мимо пассажиров, которые неодобрительно бормотали вслед. Мимо стюардов и членов экипажа, которые бросали на нее насмешливые взгляды. Если кто-то и пытался ее остановить, девушка их попросту огибала. У нее не было времени объяснять.

Наконец, оказавшись на шлюпочной палубе, Энни остановилась на верхней ступеньке лестницы, чтобы перевести дыхание. Она так торопилась, чтобы не оставить себе времени подумать о том, что делает, и сейчас никак не могла отдышаться. Девушка согнулась пополам, едва не сунув голову между коленей, и глотала воздух долгими вздохами.

Энни еще ни разу не была так близко к мостику. Она знала, что именно там находились офицеры, там происходила навигация и принимались важные решения. Но она видела капитана только издали и не была уверена, что узнала бы кого-нибудь из офицеров корабля, если бы они не были в форме, в двубортных пиджаках с восемью медными пуговицами.

Мистер Латимер, старший стюард, предупреждал их всех держаться подальше от офицеров.

«У вас нет причин находиться на шлюпочной палубе перед парадной лестницей, – сказал он им однажды на собрании стюардов. – И если я узнаю, что вас там видели, лучше бы вам найти чертовски вескую причину для этого».

Была ли эта причина веской? Энни совсем не была уверена. Но на карту было поставлено будущее ребенка. В глубине души Энни знала: она должна довести дело до конца.

От спешки кружилась голова. Энни почти могла ощутить возмущение Лиллиан, ее опустошение и жажду, что тянулись из могилы через океан.

Кроме того, она должна была поступить правильно – сейчас больше, чем когда-либо.

Господь благоволит хорошим девочкам, Энни.

Никто никогда не ходил в радиорубку, что располагалась за первой трубой, маленькую, размером со шкаф. Радисты сновали туда-сюда, передавая сообщения пассажирам. Энни слышала, что это кропотливая работа – получать странные точки и тире, записывать. Она слышала, что два радиста жили на черном кофе и сигаретах и были дергаными и вспыльчивыми, словно наркоманы. Стоя за дверью в полутемном коридоре, девушка различала резкие звуки. Она чувствовала себя так, словно на нее набросились блохи.

Энни слегка приоткрыла дверь.

– Есть кто?

В комнате было очень темно, только одна голая лампочка светила на стол посреди комнаты. Там царил беспорядок, как будто налетел торнадо: полка, полная книг, опрокинулась набок; повсюду в беспорядке валялись бумаги; чашки и блюдца громоздились башнями по три, как будто кто-то играл в детскую игру.

Она узнала дежурного Джека Филлипса, старшего радиста.

У Энни упало сердце. Она бы предпочла Гарольда Брайда, младшего радиста. Дело было не в том, что Филлипс был так уж стар – всего двадцать пять, – но он был нервным и трудным и заставлял нервничать всех, кто с ним общался.

Радист едва поднял взгляд.

– Что вы здесь делаете?

Энни замерла.

– Кто вы такая? – Теперь он внимательно ее разглядывал и наверняка запомнил в лицо. – Вам не следует здесь находиться.

– Мне нужно, чтобы вы отправили телеграмму. Это очень важно.

Радист указал на стопки бумаг.