Глубина

Ветер хлестал по открытой палубе, со всей силы бил Энни в лицо. Было так холодно, что девушка едва не застыла на месте. Униформа совсем не спасала. Воздух был таким ледяным, что она легко могла поверить в покрытые льдом чернильные воды внизу. Им сказали – их всех предупредили – об особой опасности, которую нес лед по курсу. Что не так с Филлипсом? Почему он не отнесся к предупреждениям более серьезно; почему он считал, что важнее посылать телеграммы глупых богатеев? Люди, которые выдвигали глупые требования, которые понятия не имели об опасности. Капитан должен был просмотреть эти сообщения немедленно. Слишком много времени прошло…

Какая-то сила ударила ее сбоку, опрокинула на палубу. Ее голова больно ударилась о холодные влажные доски.

Белые квадратики выскользнули из рук и заплясали на ветру вне досягаемости. Телеграммы. Они затрепетали в воздухе, перелетели через перила, а затем, подхваченные ветром, поплыли над открытой водой. Они становились все меньше и меньше, пока не превратились в белые точки в темноте, пока звук их трепета не затерялся в реве океана. Пока они не исчезли.

Предупреждения с указанием местоположения льда были утеряны.

– Я поймал ее, мистер Филлипс.

Чья-то рука рывком подняла ее на ноги, как кролика, пойманного в огороде. Гарольд Брайд сбил ее с ног и ухмылялся. Гончая, которая поймала кролика.

Энни дернулась.

– Отпустите меня! Разве не видите, что вы наделали? Телеграммы…

– Начнем с того, что это не твое дело.

– Это были предупреждения! Впереди лед…

– Что показывает, как мало ты знаешь, – Брайд надулся, радуясь возможности покрасоваться перед представительницей слабого пола. – Этому кораблю нечего бояться какого-то льда. Он непотопляем, ты разве не слышала?

– Теперь у вас проблемы, – сказал Филлипс, когда Брайд затащил Энни обратно в радиорубку.

Комната была слишком мала, чтобы вместить трех человек одновременно, и двое мужчин прижались к Энни. Она чувствовала, что они наслаждаются ее горем. Маленькие радости для маленьких мужчин.

– Я послал за мистером Латимером.

Латимер, главный стюард, был крупным, похожим на медведя мужчиной, который едва влезал в униформу «Уайт Стар». Энни и раньше видела, как он сердится – видела, как он замолкал, взгляд становился ледяным и белым и обещал ужасные последствия. У Энни скрутило желудок в узел, хотя она знала, что Эндрю Латимер не мог сделать с ней ничего хуже того, что она уже однажды сделала с собой сама.

– Что, черт возьми, заставило вас украсть эти телеграммы?

Теперь их было четверо в радиорубке, Латимер нависал над Энни. Было так жарко и душно, что она боялась упасть в обморок.

– Это женская истерия, – сказал Брайд с уверенностью, несвойственной его годам. – Я видел такое раньше. Иногда у них бывает корабельная лихорадка. Некоторые женщины не годятся для моря.

– Нет, я…

Но мужчины ее не слушали.

– Я знал, что с этой девушкой что-то не так, с той минуты, как она ступила на борт, – произнес Латимер, как будто Энни не было рядом.

Он приподнял фуражку, чтобы вытереть пот со лба; Энни смотрела, как капли стекают по лицу стюарда.

Латимер схватил ее за плечо, совсем как Брайд. Ее так часто хватали и тянули, когда она была ребенком, что это ощущение вызвало странное оцепенение. Когда с тобой обращаются как с неодушевленным предметом, с диким животным, иногда проще всего позволить разуму отключиться. Это была версия игры в исчезание: прикасались как будто не к тебе, а к кому-то другому.

– Вас запрут в каюте, – заявил старший стюард, – пока я не поговорю с капитаном и он не решит, что с вами делать.

Энни думала, что ей велят оставаться в своей каюте, той, которую она делила с Вайолет, и поэтому она покорно пошла, но нет. Латимер привел ее в другую, маленькую, как чулан для метел, и без кровати – только гамак свисал с крючка на стене. Там не было ни электрического света, ни свечи, а поскольку комната была внутренней, свет не проникал и снаружи.

Девушка сказала дрожащим голосом, что боится темноты, и спросила, нельзя ли ей остаться в своей каюте – она обе-щала не выходить, пока не получит разрешение, – но Латимер никак не отреагировал, как будто она не сказала ни слова.

Может быть, игра в исчезание сработала слишком хорошо.

Энни села на пол, подтянув колени к груди. Холодно, хотя кабина должна находиться рядом с машинным отделением. Может, Брайд прав? У нее истерия? Что это значит – женская истерия? Отличалось ли это от того, когда мужчины расстраивались, кричали, топали и швыряли вещи, как ее отец в худшие времена? Может быть, она больше похожа на своего отца, чем ей хотелось думать. Энни попыталась вспомнить, что произошло на офицерской палубе. На нее не похоже, совсем не похоже. Она всегда была тихой, кроткой девочкой. Что, черт возьми, заставило ее взять эти телеграммы и выбежать на офицерскую палубу? Она представляла все, как будто наблюдала за другой девушкой. Может, она и правда сходит с ума.

Мысли все крутились и крутились вокруг последовательности событий и того, что она узнала. Было так много всего, чего она все еще не понимала.