Глубинка

Давясь комком в горле, Степан сухо сглотнул, подумал было не уезжать сегодня, хоть этим доказать Мишке — нет у него перед ним вины, но только все больше сутулился, ждал покорно, когда бакенщик усядется на корме, потом оттолкнул лодку, неуклюже прыгнул в нее, зацепив сапогом воду. Веер брызг защелкал по выглаженной тишью воде, окропил Трофима. Старик даже не утерся, быстро загребая веслом, разворачивал стружок носом к противоположному берегу.

— Неладно у вас, робятки, — только на середине реки заговорил он. — Михайла сказывал, избил кого-то на базаре. Уж за что, шибко не распространялся, а видно, за дело злое отходил.

Степан бросил грести. С поднятых лопастей цедились светлые струйки, лодку несло по течению. Совсем рядом в воду плюхнулась чайка, косо до дна прошила глубь, а упустив рыбешку, белым поплавком выпрыгнула на поверхность и раскатила над рекой сердитый хохот. Утренний туман курчавыми столбиками колыхался над Ангарой, его трогал пока еще слабенький ветер верховик, стелил над водой, расчесывая на долгие пряди.

— Ты, паря, греби, — покашливая, просил Трофим. — А то эвон куда упрет, апосля к дому не скоро поднимусь. Шест на берегу забыл, а на веслах, сам знашь, до вечера пробулькаюсь.

Степан молчал. Не доходили до него слова Трофима, крепко был покручен нежданной своей бедой. Бакенщик досадливо крякнул, подогнул под себя живую ногу, обшарпанной деревяшкой уперся в седушку и полез в карман штанов за кисетом.

Напряженно катилась река, навинчивала водоворотами, мяла отраженную в ней белую накруть облаков, громыхала на перекатах камнями. Трудно жила река, тяжело. Тяжелое вспоминалось и Степану…

2

В пыльные и черные дни июля сорок первого года остатки полка, прижатые к берегу речки Синюхи, отбивали последние атаки. Очередной косяк желтобрюхих «юнкерсов», густо сыпанув бомбами, разлохматил высотку и широким разворотом ушел в сторону горящей Винницы. Обросший, в изодранной гимнастерке Степан высунулся из окопа, но ни Михайлы Климкова — старого дружка, ни Петра Демина — земляка с Байкала — не увидел. Запорошенными, красными от бессонных ночей глазами шарил по осевшему от разрывов холму, искал залегших бойцов. Их не было. Отдельные фигурки красноармейцев бежали вниз, к петляющей в камышах Синюхе, а на месте наспех отрытых окопчиков бугрились черные и желтые выбросы земли. Синий дым плавал над воронками. Казалось, вкопанные в земную твердь огромные котлы парили своим страшным варевом.

Из дыма и пыли к окопу Степана метнулся Демин.

— Каво ждешь? — прокричал он. — Давить идут!

По выжженному пшеничному полю ползли танки. Столбы гари клубились над ними, не опадая. Степан подтянул ремешок каски, вывалился из полузасыпанного окопа и на четвереньках перебежал вслед за Петром на другую сторону высотки. Тут они увидели Михайлу. Он хромал к полосе камыша-черноголовика на глухой старице Синюхи. Михайла тяжело приволакивал ногу, бороздя землю носком порыжевшего сапога. На петлицах черной от копоти гимнастерки рубиновыми каплями рдели сержантские треугольники, он непрестанно отмахивал кого-то от лица ладонью, в другой руке, ухватив, за ремень, нес трофейный автомат. При каждом осадистом шаге с головы на шею кольцо за кольцом сбрасывалась повязка, марля становилась все белее, все ярче проступало на ней пятно крови, и Михайла в красно-белом хомуте брел, мотаясь из стороны в сторону.

Они подхватили его под руки, вломились в камыши. Сюда сбежались все, кто уцелел от последней бомбежки. Немецкие танки выползли на холмы, перевалили их и двинулись к реке. На их броне клещами висли автоматчики. Красноармейцы бросились вдоль берега, кидались вплавь через гнилую старицу, вязли в тине, опутанные водорослями.

Танки увязли в пойменной мочажине, непрерывно стреляли из пулеметов. Автоматчики скатывались с брони, шли не пригибаясь к берегу. Короткие автоматы дергались в их руках, соря на луговину блесткими гильзами.

Степан с Петром волокли Михайлу вдоль старицы. Пули вспарывали грязь под ногами, брызгала жижа. Вывернув черное торфяное дно, в старице рванул снаряд. Серебряной мелочью отсверкала в небе угодившая под взрыв стайка плотвы.

В сумерках человек двадцать красноармейцев сгрудились на полуостровке, в низкорослом кустарнике. Немцы не преследовали. Их танки ушли вправо, к чуть заметному отсюда хуторку. Там разгорался бой. Какая-то группа пыталась выйти из окружения по сохранившемуся мосту. Но и там, за рекой, куда пробивалась она, по всему горизонту стояло, не меняясь в цвете, багровое, с рыжими лохмами по подолу зарево. Ворчливые громы накатывались оттуда, черными косяками плыли бомбовозы. А здесь все притихло, на всем лежал красноватый отсвет, даже Синюха текла красной, масленой. Красноармейцы в присохших повязках смотрели ввалившимися глазами на Степана, ждали, что скажет, каким еще путем поведет их скуластый младший лейтенант с ярким клоком седины над левым виском. А он смотрел за реку. Там, в темноте, двигались войска, ревели моторы, юркими светляками носились мотоциклисты. Переправляться здесь — возьмут на той стороне голыми руками.