Читаем Глубинка полностью

— Пашка-а! Черт рытый, эй! — завскрикивал желтоглазый дед, грозя изверченным пальцем рыбаку, плывущему с ближней шиверы. — Че мимо наладился, фартовый? Причаливай да пару марсовиков на рожень гони-и!

— Никаво-о! — донеслось ответом.

Старики дружно загалдели.

— Плавь сюда, не отбояривайси-и!

— А то поставим тебе культиматум! Из чужой ямы почо рыбу таскашь?

— Никаво-о! — снова прилетело с лодки.

— Не проплывет, — уверенно сказал желтоглазый дед. — Парнишка добрый, никому не отказыват.

Деды согласно закивали головами, мол, знаем парня хорошо, этот мимо не проскользнет, обязательно побалует отборной рыбехой. Трофим шумно выпыхнул дым через забитые волосом ноздри, потрещал ногтем по заросшему щетиной горлу.

— Погодка, однако, сильная придет, — определил он по какому-то своему признаку.

Старики поворочали головами, засомневались:

— Но-о, Троха! Была третьёводни. На реке эвон че деялось.

— Продрало — жуть. Вглубь глянешь — чистая, ровно стеклина. Теперь жди серую воду.

— Серая водица уловиста.

— Оно так: серая водица — в котле рыбке водиться, при чистой воде — рад лебеде.

Трофим не стал спорить, бросил окурок в огонь, зашелестел газеткой, готовя новую цигарку. Наслюнявливая края бумажки, посоветовал Степану:

— Ты дуй, парень, куда направился, а я тут на бечеву приартелюсь, доберусь как-нибудь.

— Ничего, дед, я сам выгребу, — глядя на головки сапог, ответил Степан. Пощупал кожу, надавил пальцем. «Язви их, — подумал. — Надо новую обувку справлять. Как вышел из госпиталя да выменял на банку тушенки, так и не снимаю. Выходит, два года тру».

Развалочкой подошел Пашка — молодой парень с выбоинками оспы на круглых щеках, принес вздернутых на прут хариусов. Рябины только что из садка. Еще отливали дымчатым серебром их крапчатые бока, глубинной прозеленью цвели толстые спины. Высокие плавники сквозили голубыми пятнами в оторочке радужных колец. Двухкилограммовые хариусы хлопали крепкогубыми ртами, под жаберными крышками рдела бахромистая мякоть.

— Мое вам с кисточкой! — расшаркался Пашка и подмигнул Степану. — Ишь, пни мохнатые. Сами давнось уж клешнями не шавелят, а исть просют. Чем жевать будете?

Желтоглазый дед влюбленно смотрел на Пашку, улыбался, выставив голые десны.

— Ты, Паха, зубовья наши не шшитай. — Он покосился на годков. Старики тоже улыбались утянутыми, будто морщинами зашнурованными, ртами, теснились, высвобождая место молодому. Пашка протянул рыб парнишке-варщику, взлохматил загорелой пятерней его косую челку.

— Готова смола?

— Ну.

— Тогда давай в нее хрычей макать. А че? Помолодеют — и сами рыбалить станут. Ну, кого будем первого?

Парнишка смешливыми глазами взыркивал на стариков, дескать, что болтает-то? Все шутит, веселый. Он быстро натер хариусов солью, насадил на широкие рожени, воткнул у костра, да не как-нибудь, а с умом: чтобы их не обмахивало дымным пламенем, а только румянило от исходящих белым накалом углей.

— Ладненько устроил, молодца-а, — похвалили старики.

— Тоже ловкий едок растет, — сказал свое слово Пашка.

Трофим не стал дожидаться, пока поджарится рыба. И хоть старики начали рассекречивать Пашку — хитрого и удачливого рыбака, на какую такую мушку, из какой особенной шерсти накрученную ловит он рыбу, простился и направился к лодке.

Степан греб легко. Бакенщик помахивал веслом-прави́лом, придерживая стружок так, чтобы он шел впритык к берегу: тут течение было слабым. Зато, когда вывернули из-за кривуна на водоотбой, где лопочущие струи свивались в сплошную белую гриву, Степан взмок.

Расставаясь с ним у истока, Трофим поинтересовался:

— Ну и что ты надумал, паря?

Степан навесил котомку на плечо, насупился, поглаживая вделанное в нос стружка кольцо-самоковку.

— Гляжу на тебя, — продолжал Трофим, — несправный ты человек. Хэ, не хмурься! — прикрикнул он, видя, как еще больше помрачнел Степан. — К жизни несправный, вот в чем беда. Недолеченный. Раз такое дело — шагай в больницу. Так, мол, и так, подладьте. А то каво? Видел я, и не раз видел, как тебя корежит. Почо таким из госпиталя выпустили? Вот и объясни кому следоват про все такое… Столкни-ка меня.

Оттолкнул лодку Степан, сел на камень, стащил сапог, мокрую портянку разбросил на валун подсушиться. Трофим уплывал. Лодку заметно сносило к Шаман-камню, вязальными спицами поблескивали весла. Ветерок с Байкала рябил воду, в рябинах кипело солнце, слепило, то вдруг порыв посильнее пробегал по воде темным клином, тушил высверки, и Ангара смотрелась как сталь на изломе — морозистой, ознобной.

Из воды на торчащий камень выпрыгнула оляпка, нахохлилась. Сидела, горестно пикала, будто оплакивала кого-то. Казалось, нырнет — и не даст ей всплыть со дна ее горе, но она ныряла, бегала под водой, легко выпрыгивала на облюбованный камушек и опять замирала горестным комочком.

Перейти на страницу:

Все книги серии Новинки «Современника»

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза