Глубынь-городок. Заноза

Раз, два, три, четыре,Ходят свиньи по долине.А за ними старый дед,Тому деду сорок лет.

Павел подошел к кроватке с веревочной сеткой, потрогал теплый локоток спящего сына, постоял так без мыслей, но с ощущением саднящей боли в сердце и, вместо того чтобы надеть пальто и уйти, внезапно опустился на стул.

— Я, кажется, уже опоздал на поезд, — жалко сказал он.

Лариса, не удивившись, присела на край кровати, простодушно улыбаясь всеми своими ямочками.

А потом случилось еще одно событие, которое, казалось, могло снова перевернуть его жизнь.

В один из дней Павел получил на редакцию телеграмму: «Встречай утренним поездом. Лариса».

Это было так неожиданно, что он перечел несколько раз: она ведь раньше никогда не стремилась в Сердоболь! Что ей понадобилось теперь?

Он заказал по телефону домашний номер и, когда Лариса взяла трубку, начал с нетерпеливым раздражением ее расспрашивать. Но она отвечала уклончиво: нет, Виталик вполне здоров. А она сама приедет и расскажет. Может он потерпеть до завтра?

Вдруг она заговорила торопливым шепотом:

— До свидания. Я слышу, пришла тетя Аделаида, а я не хочу, чтобы она знала. А то она меня не пустит.

Павел совсем стал в тупик. Оставалось одно — ждать.

На следующий день он ходил по перрону задолго до прибытия поезда. Наконец тот подошел с фырканьем, и на подножке Павел увидел Ларису. Она была в шубке и капоре, очень похожая сейчас на ярмарочную куклу, расписную вятскую игрушку на снегу. В руках у нее был совсем маленький чемоданчик. «Значит, ненадолго», — облегченно подумал Павел и помог ей сойти. Она поцеловала его теплыми губами и тотчас попросила свести ее куда-нибудь позавтракать.

— Ведь у тебя дома ничего нет, я знаю.

— Может быть, ты сперва расскажешь?

— Так по дороге. Это все очень просто: я беременна.

Павел сильно вздрогнул. Лариса подняла на него глаза:

— Ах, сколько я напереживалась. Тетя Аделаида хотела, чтобы ты пока ничего не знал. Она будет на меня сердиться. Но я не могла, я так себя ужасно чувствую! Все время плачу по ночам.

Они уже вошли в «Сквознячок».

— А здесь славно, — сказала Лариса, оглядываясь. — И чистенько. Значит, это и есть «Сквознячок»? Я всегда думала: почему такое смешное название? По-моему, тут ни капельки не дует. Ну, заказывай же скорее что-нибудь. Как пахнет пирожками! Они с мясом или с капустой?

Павел стряхнул с себя оцепенение и заказал все, что она просила. Она тотчас принялась за еду, запивая чаем.

— Я теперь очень много ем, — виновато сказала она. — Гораздо больше, чем с Виталиком. Это, наверно, будет такой ребенок… — Она вдруг осеклась, глаза ее сделались неподвижными и жалобными. — Мне… мне не позволяют родить, Павлик. У меня почки… Тетя Ада записала меня уже на аборт. А я боюсь. Я не хочу! Скажи, что делать? Я не могу одна, вот я и приехала.

Она заплакала, давясь и всхлипывая. Зал был почти пуст, но из угла два-три человека уже поглядывали на них.

— Не плачь на людях, — сказал Павел с раздражением и жалостью.

Лариса поспешно вытерла ладонью щеки и улыбнулась ему. У нее было все-таки удивительное лицо! Все морщинки тридцатилетней женщины вдруг начисто смывало этой ясной улыбкой; она была похожа на розовую тучку, которая летит по закатному небу; тучке не надо ни ума, ни красоты, она сама себе целый мир.

Павел спохватился, что смотрит на нее, не отрываясь; цепь доброты опять потянула его. Воля словно атрофировалась, тихая привычная боль поселилась в сердце.

— Я очень хочу есть, — повторила Лариса. — Закажи еще что-нибудь.

В глазах ее заблестела жадность.

Через полчаса Павел звонил в поликлинику Софье Васильевне Синекаевой.

— Приехала моя жена, — сказал он. — Ей запрещают рожать. Я хотел, чтобы ее осмотрели здесь еще раз. Это можно?

— Сейчас подумаю. Постараюсь. Приводите ее.

Когда Павел положил трубку, он увидел, что комната его изменилась. Повсюду валялись Ларисины вещи: шубка на диване, капор на стуле. Она открывала маленький чемоданчик и доставала бумазейный халат с серой опушкой.

— Я сшила его недавно. Тетя Аделаида купила материал в ГУМе. Посмотри, какой красивый голубой цвет. И эти черточки, как ты думаешь, что это: птицы или снежинки? — Она вдруг зажала себе ладонью рот, лицо у нее исказилось и стало несчастным: — Ой, скорей!

Павел слышал, как ее рвет в ванной комнате, и стискивал руки.

Наконец Лариса вернулась пошатываясь. Она была измучена и бледна. На глазах от напряжения выступили слезы. Павел уложил ее на диван и прикрыл шубкой. Она взяла его за руку и стала тихо жаловаться:

— Так все время. И только когда вырвет, наступает передышка. Делается хоть в голове ясней. А то я ни о чем не могу думать, так все смутно. — И вдруг она вскрикнула совсем по-детски: — Ах, зачем это все так?!

Павел тупо повторил про себя: «Зачем это все?» Но Лариса поняла его взгляд по-своему.