Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка

— У нас дома картофель не убран, — вздохнула кулливайнуская Меэта. — Как бы не было заморозков.

— Да, мы уже глаза намозолили рихваским хозяевам, — кивнула головой слабая половина унылой пары.

— Не знаю, как там в Тарту, может, камня на камне не осталось? — встревоженно заметила Леа Молларт.

— Кровь не просочилась в землю! — взвизгнула Випси, пощупала свои руки и с победоносным видом огляделась вокруг.

— Погоди, погоди, рано еще выкидывать белый флаг, — уговаривал ее Парабеллум.

— Совсем сдурели, порвали материю, — рассердилась Армильда. — У меня две простыни пошли на тряпки.

— Дешево отделались, — засмеялся кто-то.

— Еще неизвестно, что нас ждет впереди, — заметил другой. — До моря-то не дошли.

— Зато золото уцелело, — утешая и себя и остальных, промолвил Парабеллум.

Бениту утомили болтовня и злорадные замечания беженцев. Повернувшись на пятках, она снова пошла в поле и там с остервенением стала перекапывать землю. Из ее рук, описывая большую дугу, в корзинку, стоявшую чуть поодаль, полетели клубни.

На этот раз никто не последовал за ней. Жизнь рихваского хутора никого из посторонних уже не интересовала. На поле остались только Каарел и Бенита. Каарел, понукая понурую лошадь, принялся распахивать следующую полоску, а Бенита, ползая на коленях по борозде, пригоршнями кидала в корзинку картофельные клубни.

Беженцы и «лесные братья», военные дезертиры и просто бродяги стояли в кругу возле риги. Они без конца что-то выясняли, время от времени их разговор прерывался взвизгиваниями Випси и громким смехом детей.

Маленький хозяин Рихвы, Роберт, наискосок шагал по полю. Он подошел к матери, грязными руками вытер щеки и сказал:

— Мама, пошли домой. Отец там совсем один.

Бенита оперлась рукой о дужку корзинки, взглянула на сына, на перепачканный землей картофель, до половины наполнивший корзину, и задумалась.

Она все еще стояла на коленях, съежившись, ноги ее от влажной земли совсем одеревенели. Снова взглянув на поджидающего ее Роберта, Бенита подумала, что она так и не сможет больше подняться с земли.

41

же светало, когда короткая церемония похорон была закончена. Каарел собрал лопаты, которые он с вечера прихватил с собой, отправляясь на кладбище. Рассчитывая найти в поселке помощь, Каарел стучался в двери знакомых. Но двери не открылись. Так старик и копал всю ночь в одиночестве, повесив на дерево штормовой фонарь, но все же успел вовремя приготовить место последнего упокоения для Иоосепа.

Господин пастор пожелал похоронить Иоосепа рано утром. Когда Бенита зашла вечером в баню посоветоваться с ним, пастор высказал сомнение, возможно ли в нынешние смутные времена перевезти прах Иоосепа на поселковое кладбище, как-никак десять километров. Духовный пастырь предложил похоронить хозяина на здешнем сенокосе под березами. Бенита яростно спорила, она требовала для Иоосепа освященной земли и надгробного слова, чтобы все было как подобает.

В конце концов ей все-таки удалось уговорить пастора.

После того, как беженцы оставили Бениту на картофельном поле одну, она больше ни словом не обмолвилась с ними. Она перестала надеяться на их помощь. У съехавшихся в Рихву людей вдруг оказалось столько своих дел, что они даже и носа не высовывали из риги. Сквозь бревенчатые стены доносился непрерывный гул голосов. Он продолжался и вечером, когда папаша Каарел прогромыхал в телеге мимо риги, направляясь в поселок. Продолжался и когда Бенита возвращалась из деревни. Она ездила верхом в Сылме, завернула в Лаурисоо, собираясь разыскать и Эльмара, но ограничилась ближайшими соседями, решив, что все вместе они справятся с предстоящим делом.

Таким образом, рано утром, еще в полной темноте, односельчане собрались в горнице рихваского хутора. Сылмеская Элла приехала вместе с отцом, лаурисооская Линда вместе со своим Кустасом. Господин пастор тоже явился вовремя — в таларе, с псалтырем в руках. Прочитав небольшой отрывок из священного писания и затем пропев псалом, пастор дал знак выносить гроб. Всхлипывающая Элла положила на грудь Иоосепу влажные от росы астры, и лаурисооский Кустас забил гвоздями крышку гроба хозяина Рихвы.

Бенита еще с вечера запрягла в телегу жилистого рихваского мерина, этого бывшего скакуна, и покрыла дно телеги зелеными еловыми ветками, срезанными с живой изгороди. Рихваский бывший скакун от нечего делать полночи жевал овес из торбы. Когда гроб выносили из дому, мерин зафыркал, готовый тронуться в путь. Бенита еще не успела взять вожжи, как заметила у ворот пасторшу с детьми.

Спрятав талар в чемодан, пастор подошел к Бените и попросил позволения кинуть в телегу пожитки его семьи.

Итак, похоронная процессия начала медленно двигаться мимо кучи торфа под навесом, мимо погруженной в ночную тишину риги. Когда, миновав липы, она свернула на дорогу, лошадь зацепилась гривой за ветку, и Бените пришлось какое-то время вести ее под уздцы, чтобы она не понесла.